Ив Сен-Лоран

Эти существа, эти миры он ловил в одном видении, как с помощью платка, который он завязывал на модели своими гипнотическими пальцами, чтобы выгодно показать лицо. «Сколько раз я видел, как он организовывал ткань. У него тюрбан становился шляпой. Швея сходила с ума. Похоже, у него были волшебные руки». Это воспоминания Фелисы Сальваньяк, она пришла к Иву Сен-Лорану первой швеей в мастерскую Флу в марте 1976 года, после тридцати лет работы у Баленсиаги и восьми лет у Живанши. Журналистам, которые говорили о «фольклоре» в этом сезоне, Ив Сен-Лоран ответил: «Я встретил мадемуазель Фелису». Эта монументальная белокурая дама в очках, хорошо пахнувшая розовым ароматом, стала в этом году его феей, его королевой. «Креп — это моя слабость. Он хорошо спадает при ходьбе. Им можно драпировать. У вас с ним контакт. Нет необходимости преувеличивать». Такое ощущение, что она была ближе к Сен-Лорану, чем к «старикам». Она его заметила однажды. «Баленсиага был шокирован прозрачными блузками. Я сказала себе: этот модельер позволяет себе смелые шаги». Она рассказывала: «Первая встреча была у него дома, на улице Вавилон. Экстаз. Любовная стрела. Любовь с первого взгляда. Вторая встреча произошла в модном Доме. Мне казалось, что я попала в частный особняк. Я приехала со своей помощницей Жаниной. Она, в некотором смысле, всегда была продолжением моих пальцев. Первое, что мне поручили, — замшевая куртка. Я подумала, что это проверка. Он хотел посмотреть, что я умею. Я вложила в работу все свое сердце. Я посмотрела на эскиз, подготовила ткань. Он был так счастлив. В эту минуту я почувствовала себя легко и свободно. С этого момента он доверял мне свои фейерверки, свои вечерние наряды…»

Но как ему удавалось пересечь так много стран, так много веков и не потерять себя?! Промчаться по России царских времен, увидеть Екатерину Великую в Санкт-Петербурге, а затем появиться в Марокко Делакруа, где раб-мулат подавал господам чай в голубом кафтане?! Окрасить легкий фай в розовые и желтые тона бомбейского рынка?! Как ему удавалось попасть в любое место, не исказив его, или в столетие?! Какая-то сила всегда несла его в правильном направлении в тот момент, когда он хотел перемешать все образы сразу: танцовщиц Дега в их черных корсетах; Марлен Дитрих в костюме красной императрицы в жемчугах и норке; шелковистый трепет платьев Senso, при этом забывая все — книги, оперы, картины, историческую и документальную правду. «Мало есть на свете людей, у кого в полном объеме есть этот божественный дар космополитизма, — писал Бодлер. — Но все могут приобрести его в той или иной степени. Наиболее одарены в этом отношении одинокие путешественники».

Никаких следов агрессии или присвоения материала. Он легко отдавал, потому что и не пытался что-то себе присвоить. Волшебное путешествие начиналось, когда занавес задернут. В своей студии, затопленной красками, кутюрье прикалывал булавкой на пробковой доске чистый лист бумаги, на котором было написано: «Ничего нет. Дышать можно только на просторе». Теперь он знал, что может пойти куда угодно, и это будет в воображении. Любая эпоха: гражданская война в Америке или итальянское освободительное движение Рисорджименто; любое место: Париж дамы с камелиями или Марокко любителей Востока, — все принадлежало ему в тот момент, когда ему это было нужно.

Здесь видно влияние Скиапарелли, память о которой была так важна ему. Вот что он написал о ней в декабре 1976 года: «Она дает пощечину Парижу, хлещет его, мучает и очаровывает. Он влюбленно сходит по ней с ума! Ей удается, загадочной, призрачной, втиснуться в толпу со своими перегруженными чемоданами, где епископский шелк, кардинальская пурпурная ткань, куртки тореадоров, рулоны подвесок; пакеты с конфетами, наполненные золотыми зернышками и серебряными цехинами; папский муар, фай и хлопчатобумажный оттоман; восточные халаты, вышитые петли и офицерские позументы; аксессуары из комедии дель арте, костюм Арлекина, снопы жестких перьев стервятника, лихие плюмажи цирковых лошадей. Целый мир странных, тревожных и волнующих вещей»[659].