– Вечером шестнадцатого, после того как ушёл врач, я купил тебе лекарства, ты приняла их и заснула. А наутро… Наутро я имел нахальство спросить о парне, в обнимку с которым тебя видели в кафе. Разговор вылился в скандал. Прости, Фло, но ты иногда бываешь совершенно неуправляема.
В итоге ты собралась и ушла, хлопнув дверью. Конечно, я пытался вразумить тебя, напомнить о вчерашней температуре – но, разумеется, все попытки достучаться до твоего здравого смысла оказались бесполезными. Вечером ты не вернулась. Я долго не мог заснуть и в конце концов среди ночи помчался к тебе мириться. Господи, это как страшный сон… – Алекса передёрнуло. – Ты лежала в сугробе у забора с окровавленным лицом! Я сразу же перенёс тебя в дом. С большим трудом удалось привести тебя в сознание, и ты пробормотала: «Щепнёво… Я убила человека… топором». Ты была безобразно пьяна…
– Какой кошмар… – невольно вырвалось у меня.
Алекса затрясло. Было видно, как тяжело ему даётся этот ужасный рассказ.
– Я нашёл тебя минут пять первого. Вымыл, раздел и уложил. К счастью, кровь оказалась от небольшой царапины на щеке, видимо ты просто упала. Но я немедленно вызвал платную скорую, они сделали тебе какой-то укол и увезли в больницу. Я попросил, чтобы там обязательно провели экспертизу! Утром позвонил врач и сообщил, что обнаружил в крови лекарство – антидепрессант, который в соединении с алкоголем может вызвать непредсказуемую реакцию. Вплоть до комы. Вот! – Алекс тряхнул перед моим носом какой-то бумажкой: – Врач-лаборант Беликова.
Я напряжённо нахмурила брови. Антидепрессант?.. Странно.
– А на следующий день во всех новостях объявили, что в особняке «Сорока» найден труп мужчины, погибшего от удара по голове тяжёлым тупым предметом. К несчастью, утром, очевидно, вернулась домой Яна, и через несколько минут её обнаружила домработница – Яна вся в слезах обнимала убитого, а рядом валялся топор.
Я молчала, вытирая внезапно выступивший пот.
– Три дня ты лежала ни живая ни мёртвая! – возбуждённо продолжил тем временем Алекс. – Знала бы ты, как я перепугался! Эта Беликова сказала, что возможна потеря памяти, отмирание некоторых клеток мозга… Вчера я не выдержал – забрал тебя из больницы и перевёз сюда. Я обратился к хорошему врачу, и теперь он каждое утро будет ставить тебе капельницы и проверять твоё состояние. На ночь придёт сиделка – опытная медсестра… Я созвонился с…
– Не надо подробностей, – попросила я. – Дай сигарету.
– Фло! – взмолился Алекс.
Я сверкнула глазами, и он тут же послушно протянул пачку и пепельницу.
Я закурила, чувствуя, как горячий дым, обжигая, приносит успокоение.
– Меня поддерживали только слова врачей, что состояние у тебя стабильное. Ты молодая и крепкая. Организм придёт в норму, и со временем всё восстановится.
– Хорошо бы! Пока что в моей памяти полочка с подписью «17 января» пустует. Неплохо бы её чем-нибудь заполнить… – Я выпустила дым и, поколебавшись, добавила: – Значит, ты тоже считаешь, что этого… как его… Лавровского пристукнула не Яна, а я?
Алекс замялся, потом пробубнил:
– Так ведь ты сама призналась в этом, Фло… Я думаю, что всё произошло случайно. Но не волнуйся! Никто ничего не знает. К приезду скорой ты лежала в своей кровати чистенькая, в ночной рубашке и…
– …и пьяная в стельку. И ты веришь в то, что я наплела?
Тон моего мужа неожиданно обрёл уверенность.
– Солнце моё, мы же поссорились, и ты уехала. Всем известно, куда ты отправляешься в таких случаях! В родительский дом, в «Сороку», заливать ликёром одиночество.
Это было правдой. Я имела такую привычку. И о ней действительно знали все.
– Я запираю себя там, чтобы не пуститься во все тяжкие, Алекс. Чтобы меня не понесло, – неохотно призналась я.
Алекс прижал меня к себе. На этот раз у меня не было сил сопротивляться. Мы помолчали.
– А что ты думаешь о моих сёстрах, Алекс? Ты доверяешь им?
Алекс неопределённо пожал плечами.
– Что я могу о них думать? У них очень красивые имена. Ваши родители отличились оригинальностью и вкусом.
Кто бы спорил. Тони родилась в Италии, где стажировался отец. А меня, насколько я понимаю, назвали из-за ностальгии по Флоренции, когда родители уже вернулись обратно в Россию, в этот Тьмузаср… В этот чудный городок Старицк. И если старшую дочь зовут Антонией, а среднюю – Флорой, то это налагает некую ответственность на выбор имён для последующих детей…
– Но это хотя бы имеет разумное объяснение. А вот на кой чёрт ты сам величаешь себя Алексом?
Не знаю, зачем и, главное, за что, я пыталась его задеть. Да, в нём не было мужественности и брутальности, он не мог разогнаться на мотоцикле до ста восьмидесяти километров в час, он был нудным и не слишком эрудированным. Но он был заботливым, надёжным, отчаянно влюблённым и всем этим нагонял на меня смертную скуку.
Алекс почесал нос. Он цеплял мои нервы всё сильнее, его присутствие начинало всерьёз тяготить. Я знала за собой этот симптомчик, и он являлся безусловным предвестником скорого разрыва отношений.
– Но я ведь спрашиваю не об именах, а о самих сёстрах, – заметила я.