Иван Андреевич Крылов

Начиная с Крылова, музыка поэзии зазвучала так естественно, что современники не поняли ее, да и не пытались даже объяснить, ибо музыку объяснить нельзя. Ивана Андреевича прозвали соловьем, и это было, пожалуй, точным определением его таланта. Он — истинный соловей русской поэзии.

Его прозвали так за басню, где действует соловей, певец утренней зари Авроры. Многие поэты пытались передать пение соловья. Они хитроумно сочетали слова и звуки, описывая то впечатление, какое создает или оставляет по себе соловьиное пение.

Державин не раз старался решить эту трудную задачу. Он писал:

Какая громкость, живость, ясность
В созвучном пении твоем,
Стремительность, приятность, каткость
Между колен и перемен!
Ты щелкаешь, крутишь, поводишь,
Журчишь и стонешь в голосах;
В забвенье души ты приводишь
И отзываешься в сердцах.

Ни Державина, ни других поэтов это описание не удовлетворило. Попытки продолжались. М. Попов, известный тогда поэт, так описывал пение соловья:

Урчал, дробил, визжал кудряво, густо, тонко,
Порывно, косно вдруг, вдруг томно, тяжко, звонко,
Стенал, хрипел, щелкал, скрыпел, тянул, вилял
И разностью такой людей и птиц пленял.

Видно, что автор старался во-всю. Он лез из кожи, потел, урчал, дробил, скрипел и вилял, как бедное существо в его стихотворении, где нет, увы, ни соловья, ни поэзии.

Крылов не подражал пению соловья, он просто рассказал о нем:

Тут Соловей являть свое искусство стал:
               Защелкал, засвистал
На тысячу ладов, тянул, переливался;
               То нежно он ослабевал
И томной вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
               Внимало все тогда
Любимцу и певцу Авроры;
Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,
              И прилегли стада.
Чуть-чуть дыша, пастух их любовался...

Каждая строчка была взвешена Крыловым, каждое слово испытано, сочетание слов проверено. С каким искусством передает он утреннюю дымку в пятой строке приведенного отрывка музыкальным сочетанием смутных и нежных звуков «омн», «аль», «эль», «ал», меж которыми едва приметно мерцает легкое «р», чтобы тут же размножиться, торжественно взлететь рокочущей стайкой «дро», «дру» «ро», «ра» и угаснуть в короткой строке: «внимало все тогда», полной медлительной задумчивости.

Из многих стихотворных размеров Крылов избрал для себя ямб — вольный, свободно текущий ямб, свойственный нашей речи. Баснописцы и прежде пользовались ямбом, но Крылов внес в этот размер необычную свежесть и яркость. Новизна объяснялась тем подлинно народным языком, которым написаны крыловские басни, языком гибким и точным, способным передать сложнейшие оттенки человеческой мысли.

Только одну басню — «Стрекоза и Муравей» — Иван Андреевич написал иным размером — легким, пляшущим хореем, а ямбом он овладел настолько, что мог выразить стихами все, что хотел когда-то сказать прозой.

Так Иван Андреевич примирил в себе прозаика и поэта.

Русский человек отличается широтой ощущения мира, богатством и разнообразием талантов, необычайной способностью быстро и глубоко осваивать новое и становиться мастером своего дела. Русский человек в характере своем как бы заключает черты своей родины, величественно раскинувшейся на просторах мира и полной самых разнообразных природных богатств. Крылов был настоящим русским человеком; он сочетал в себе лучшие качества своего народа: могучее здоровье, трудолюбие, терпение, находчивость, глубокий разносторонний ум, разнообразные таланты.

И было у него редкое качество — целеустремленность, уменье настойчиво, упорно добиваться цели.

Он мог стать гениальным прозаиком, замечательным художником, превосходным музыкантом, математиком, драматургом, режиссером, артистом, педагогом. Ведь он испытал все эти профессии и во всех показал свое мастерство. Он мог прославиться в любой из них. Но он избрал путь баснописца, отдал басне все свои таланты, и они отразились в ней, как в зеркале.

Некоторые его басни — это подлинные картины, полные ярких красок. Его перо сравнивали с кистью мастера. «Живопись в самих звуках!» восхищался Жуковский. «У него живописно все, начиная от изображения природы, пленительной и грозной и даже грязной, до передачи малейших оттенков разговора...» с восторгом писал Гоголь.

Художникам легко было иллюстрировать басни Крылова.