Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях

Немецкая по морфологии фамилия Ивана Борисовича могла ввести в заблуждение наивного человека, рождая представления о том, что обладатель её – потомок каких-нибудь курляндских баронов; но Ауслендер, к сожалению своему, доподлинно знал, что предок и основатель рода был беглый славянин, ремесленник, как-то оказавшийся в сладких землях Германии, но не прижившийся там и вернувшийся на болота Невы с единственным капиталом – фамилией-прозвищем Auslender, что в переводе с немецкого означает просто «иностранец», «чужак». Говорят, у него был с собой единственный документ, может, даже не паспорт, ausweis, а какая-то справка, где в графе «гражданство» аккуратный немецкий чиновник указал за неимением других точных данных: иностранец, не гражданин. Дело было как раз после социалистической революции; в революционном Петрограде красный чиновник, выправляя иммигранту-репатрианту его первый советский документ, решил, что Ауслендер – это фамилия; так и записал. Имя патриарха было Иван; наш герой был назван в его честь.

Раньше Иван Борисович полагал сию историю анекдотом, но позже поверил, узнав, что в паспортах русских жителей независимой Латвии пишут alien – в смысле пришелец, негражданин; что значит, в переводе с английского, также «инопланетянин». Весь мир незлобно потешается над русско-латвийскими паспортами; иммиграционные офицеры машут руками приветственно: о, инопланетяне пошли! Межпланетный контакт состоялся! How are you? Как дела на Марсе? Или вы с Венеры? А я думал, что вы зелёного цвета! А где ваши щупальца? Щупальца и хвост мы сдаём в багаж, устало отшучиваются неграждане нестраны.

Хорхе Луис Борхес говорил, что вырос в библиотеке. Кажется, у его отца была обширная коллекция книг. В семье Асланяна книг было не меньше, чем у Борхесов: библиотека занимала обе фамильные квартиры и большую дачу в Репино. Асланяны ели, спали, выясняли отношения и зачинали друг друга в завалах книг, под пристальным взглядом вертикальных корешков языковедческих фолиантов. А вот Ауслендеры наследной библиотекой похвастаться не могли. В двухкомнатной квартире, полученной Борисом Ауслендером от своего учреждения, была только одна стандартная «стенка» польского происхождения, две полки которой были, по обычаю советской технической интеллигенции, заняты книгами Стругацких, историческими романами-байками Алексея Толстого, и Валентина Пикуля, меж которыми как дредноут был втиснут толстый том «Цусимы» Новикова-Прибоя, да сторожевыми катерами там и сям выглядывали тонкие книжицы иностранной фантастики и детективов. На остальных полках за стеклянными дверцами стоял декоративный хрусталь: вазы для фруктов и фужеры под шампанское. Фрукты в вазы, сколько себя помнил Иван, не клали, а шампанское даже в новогоднюю ночь пили из более дешёвых бокалов на тонких ножках, которые хранились на кухне. Хрусталь доставали из шкафа только раз в квартал: мать протирала его от пыли мягкой тряпочкой.

Ну и, конечно, были выжженный на куске дерева Есенин с трубкой и фабричный гобелен с оленёнком – всё как во всех советских квартирах.

Сейчас, когда мы вспомнили обычную обстановку семидесятых, у Ивана Ауслендера защемило сердце от чувства тоски по утраченному: потерянный рай, брежневское детство мира. А родившиеся позже восьмидесятых вообще ничего не поняли.

Так вот. Книг было мало, но Ваня постоянно что-то читал. Причём всё подряд, как завзятый библиоман. Благодаря матери мальчик получил доступ в хранилища всех публичных библиотек района и мог брать не только то, что лежало в залах, но и то, что пряталось «для своих»; впрочем, таскал домой любые книги без разбора. Но возвращал, иногда даже сам подклеивал истрёпанные издания. Читал Дюма и Тагора, Бунина и русские народные сказки, Стейнбека и Драйзера, Ленина и Ауробиндо, читал справочники и энциклопедию, читал учебники сестры и методички матери. Казалось, для него главное, чтобы были какие-нибудь буквы, складывающиеся в слова, а далее в предложения и абзацы, в страницы, главы и целые тома. «Литературную газету», которую выписывал отец, читал от первой полосы до последней (а не только рубрику «Юмор», как все остальные подписчики). Вообще любил читать. И жрать. От того рано начал полнеть. И ещё: казалось, что хаотично прочитанное оставляет такие же последствия, как излишне съеденное, откладываясь невидимым жирком на всё более грузном и нездоровом уме подростка.

А учился между тем посредственно. Бывали и тройки в четверти, хотя к концу года исправлялись. Закончил школу Иван с сереньким аттестатом, где оценок «отлично» и «хорошо» было примерно поровну. Тем более удивительным для его родителей было решение Вани поступать на Восточный факультет, престижный, с высоким конкурсом. Если бы он провалился на экзаменах, Ауслендера ждала армия, к которой парень не был готов ни морально, ни физически. Родители переживали, особенно мать. Но Иван сдал экзамены и выдержал конкурс.