Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях

Без работы Иван Борисович сидел недолго. Скоро Ауслендера нашёл бывший сокурсник Михаил Константинович Жилин. Жилин теперь жил в Москве и делал бизнес с индийцами, применяя свои познания в хинди и бенгали, полученные на Восточном факультете. Михаил Константинович предложил Ивану Борисовичу присоединиться к бизнесу. Иван Борисович попробовал. И, как ни странно, у него получилось. Заниматься бизнесом оказалось не сложнее, чем филологией, и почти так же интересно. Фирма называлась «Ганеша» и занималась импортом замороженных овощей из Индии. Рыночная ситуация благоприятствовала, так как основные поставщики замороженных овощей из Европы, ранее безраздельно владевшие полками в российских магазинах, попали под ответные санкции и вынуждены были освободить торговые площади. Конечно, тот же самый товар, перепакованный, шёл ныне из Белоруссии, и об этом знали все. Но и для индийцев теперь нашлось немного места. Торговля у «Ганеши» цвела, и Ауслендер стал более свободен в деньгах. От этого прибавил в теле и в самоуверенности. Ауслендер стал часто путешествовать. Всё складывалось прекрасно. И совершенно некстати было бы умирать.

Лист III Брехт

Тёплым декабрьским вечером Иван Борисович и Виктория пошли в театр. Постановку выбирала Виктория. Иван всегда с удовольствием передавал инициативу в руки жены во всём, что касалось отдыха. Да и вообще во всём. В названии пьесы было что-то про Брехта, хотя это был не совсем Брехт, а попурри. Играли выпускники театральной академии, околопризывного возраста молодёжь. Актёры по театральному обыкновению громко кричали, топали ногами по сцене, бегали туда-сюда. Читали стихи Брехта, неплохие стихи. Пели песни на четырёх языках: русском, французском, английском, немецком. Общая идея спектакля была такова: Брехт против войны. Против любой войны, особенно против нынешней. Остроумно показывали известную дикторшу центральных новостей. Видимо, очень не хотели в армию и воевать.

Ауслендер, пока смотрел пьесу, много думал. По-хорошему надо было обсудить свои мысли с Викторией. Но супруга была раздражена, как обычно. И не хотелось говорить, хотелось молчать. Пошли по городу пешком, от театра на Литейном проспекте до конторы на Кирочной, где был припаркован автомобиль. Пока шли, Иван Борисович говорил внутри себя сам с собой.

Война войне. Мир народам. Это всё хорошо, правильно. И что не надо никого убивать. И что из кружечки выльют два патрона. И что дикторша – кукла механическая, аппарат. Всё правильно, всё так. И, значит, не надо нам теперь на Ближний Восток. А куда нам надо? В Египет и Турцию, отдыхать. А что, если нас самих там убивают? Ведь если мы не пойдём никуда, чтобы никого не убивать, то это совсем не значит, что никто не убьёт нас там, куда мы придём просто так, безоружные, и что никто не придёт к нам самим и не убьёт нас тут, какие мы есть, мирные. Ему, этому самому никому, будет ещё и легче, когда так. Но даже не в этом дело, совсем не в этом.

А дело в том, что нам всем всё равно придётся когда-нибудь умирать. Пацифисты своими творениями создают у зрителя или читателя такое впечатление, будто у человека есть выбор между смертью в окопе, на ужасной войне, и прекрасной вечной жизнью в окружении любящих близких, милых и красивых, как в рекламе йогурта. Пацифисты представляют дело так, что у нас есть выбор между бойней и рекламой йогурта. Но из этих двух только бойня реальна, а реклама йогурта – нет. Опции «вечная жизнь» ни в какой комплектации бытия не предложено. Нам всё равно придётся когда-нибудь умирать.

Если мы не умрём на полях сражений, то это не значит, что мы будем вечно жить в своём мирном городе. Если мы не умрём на полях сражений, то мы умрём на операционных столах под скальпелями хирургов или просто в больницах. Большинство современных людей умирают в больницах. Это очень удобно.

Когда человек умирает у себя в квартире, это не очень удобно. Это мешает его соседям. Надо вызывать специальный транспорт. Приезжает специальный транспорт, на нём так и написано: «Специальный», с транспортом приезжает бригада специалистов-труповозов. Часто бывает, что умерший человек жил на седьмом этаже. А лифты узкие, в лифтах можно ездить только стоя. Но труп не может сам по себе ездить стоя. Поэтому труповозы крепко пристёгивают то, что осталось от человека, ремнями к специальным носилкам, заносят в лифт и всё-таки везут его стоя. Это видят разные люди вокруг, и погрузку, и машину «Специальная», и всем неприятно. Даже как-то стыдно, что ли. Не за себя – за него. Вроде нормальный был человек, приличный. И надо же, умер… да, сегодня и не знаешь, чего от людей ожидать. Смотришь – интеллигент, вежлив, одет хорошо. А он в метро у тебя из сумки кошелёк вытаскивает. Или умирает.