Иван Берладник. Изгой

    Поникли ослабевшие руки, погас свет в глазах. Молча отступила Елена, опустилась на скамеечку, глядя в пол и жмуря ресницы, чтобы сдержать слёзы. Но те всё равно бежали по щекам.

    Не из камня сделан человек. Долгий миг Иван смотрел на безмолвные слёзы, потом шагнул к Елене и опустился перед нею на колени. Взял в ладони её горячие пальцы. Она открыла глаза. От слез ресницы слиплись стрелами, веки покраснели.

    - Хоть поцеловал бы… на прощание… Продолжая удерживать обе её руки в одной своей.

    Иван другой коснулся тёплой женской щеки. Стер мокрую дорожку, провёл большим пальцем по губе и, подавшись вперёд, поцеловал солено-сладкие мягкие губы.

    Она всё-таки высвободила руки, всё-таки обвила его шею, прижалась истосковавшимся по ласке телом. Оба уже задышали часто и прерывисто, уже готовы были сжать друг друга в страстных объятиях, но тут где-то в переходах княжьего терема послышались шаги и голоса - и Иван отпрянул. Елена осталась сидеть, приоткрыв, как для поцелуя, рот.

    - Прощай, княгиня, - Иван поклонился и быстро вышел.

2

    Когда возвращаешься, дорога сама летит под копыта коня. Соловый жеребец пожирал версты, ветер трепал гриву и ерошил волосы всадника, крыльями вздувал за плечами княжеское алое корзно. Скакавшая позади дружина грохотала копытами, как единое целое.

    Незаметно промелькнули города Киевщины - Белгород, Василёв, Торческ. Переправились через Рось и углубились в степи.

    Позади осталась последняя застава, где испокон веков жили ратники, бережа Русь от нашествий половцев. Малые крепостцы не могли сдержать натиска кочевых орд, но успевали подать знак в города. Многие из них лежали в запустении - не хватало людей, чтобы сызнова заселить эти земли. А пахота тут была бы хороша - буйно разрастались травы, под ними, чуть копнёшь, вставал такой чернозём, что те из берладников, чьи отцы и деды были хлебопашцами, только завистливо вздыхали. Когда же придёт такое время, что распашут эти дикие нивы?

    Но до того времени должны были пройти века, ибо южными степями владели половцы. Каждая орда кочевала по своим пастбищам, объединяясь с соседями для набега на Русь.

    По берегам Южного Буга и Днестра жили «дикие» половцы. Когда-то Володарь Ростиславич взял в жены половчанку и старшему сыну своему, Ростиславу, нашёл невесту в диких степях. Но с тех пор прошло много лет. Сын князя Ростислава и внук князя Володаря не знал, какое из половецких колен приходится ему дальней родней. Он поехал наудачу - свернул, едва увидел вдалеке тёмные пятна пасущихся стад.

    Пастухи - простые половцы и рабы-русичи - издалека заметили дружину в три сотни мечей и копий. Сперва они было подняли тревогу - приход урусов для кипчаков означал войну, но, когда навстречу берладникам выскочил отряд в несколько сотен сабель, Иван приказал остановиться и положить на траву собольи и лисьи меха, свиток дорогой ткани и лётные рукавицы в знак мира.

    - Не с боем пришли! - крикнул он, с трудом припоминая слышанные от матери половецкие слова. - Говорить хотим! Мира хотим!

    К оставленным на земле дарам подъехал всадник. С коня оглядел меха и ткань, поцокал языком и, велев своим, чтобы подобрали дары, махнул русичам рукой - мол, езжайте следом.

    Гостей провожали, взяв в кольцо. Берладники тихо поварчивали за спиной Ивана, поглядывая на половцев:

    - Ишь, как буркалами своими зыркают! Чисто волки голодные. Того и гляди - вцепятся!

    - Держи, братья, ухо востро. Как бы не случилось чего!

    - С нашим-то князем? - усмехались старые берладники, шедшие с Иваном ещё от Звенигорода и Берлади.

    - А им всё едино - князь или простой людин. Захватят в полон - и поминай, как звали!

    - Ничо! Обойдётся…

    Возле белого ханского шатра Иван спешился. Ждал, стоя, пока проводник переговорит с кем-то, кого уже предупредили высланные вперёд гонцы. Потом полог шатра откинулся, и Берладника пригласили внутрь.

    На расшитых подушках, откинувшись и выставив объёмистое чрево, возлежал хан. Был он ещё не стар, но уже заплывал жиром. Смуглое лицо пересекал старый сабельный шрам. Он не спеша макал пальцы в плов, набирал щепоть и ел, облизываясь. Двое нойонов и рабыня, наливавшая вина в пиалу, были рядом. Приведший Ивана устроился рядом.

    - Садись, урус, - сказал хан. - Ешь с нами. Пей с нами. Говори с нами.

    - Благодарствую, хан, - по-половецки ответил Иван. - После дальней дороги что может быть милее сердцу путника, чем радушный приём. И конь без травы не может, а человек - не конь, ему больше надо.

    - Язык наш знаешь? - из-под прищуренного от шрама века стрельнул взгляд.

    - Мать из ваших была, мать научила…

    - Какого рода была мать?

    - Из Бурчевичей, - больше наугад, чем вспомнив, ответил Иван.

    - Ай-ай! - хан зацокал языком, вслед за ним зацокали остальные. - Бурчевичей нет! Далеко Бурчевичи. Мало-мало их осталось. Совсем почти нет!

    - Знаю, - кивнул Иван, протягивая руку к пиале, которую подала рабыня. - Потому к тебе приехал. Ты силён и смел. У тебя много воинов. Вся степь подчиняется тебе! Не объехать твои стада и за десять дней.

    Грубая лесть всегда милее сердцу человека, когда её не ждёшь. Хан довольно закивал: