Иван Берладник. Изгой

    Долгой дороги вниз сперва по Десне, а после по Днепру Иван не запомнил. Его не выпускали ни на час, заставляя есть и спать на дне ладьи. Бросили только охапку соломы, но та быстро пропиталась водой, сочащейся из щелей, стала преть, так что к вони нечистот человечьего немытого тела и дёгтя примешивался тяжкий гнилой дух. Иван задыхался, а когда на Днепре ладью качало при сильной волне, его мотало из стороны в сторону.

    Однажды в пути застигла гроза. Ветер бил в бок ладьи, поднимал волны, мешая пристать к берегу. Ладья раз или два чуть не перевернулась. Иван успел проститься с жизнью - вот опрокинет Днепр-Словутич ладью, черпанёт она бортом воду, ратники попрыгают с неё, чтобы вплавь добраться до берега, а он обречён будет утонуть. И ещё неведомо, примет ли его днепровский водяной к себе в дружину. А что до спасения души - то оно и вовсе не для утопленников.

    Его болтало из стороны в сторону, ударяя о дощатые стенки ладьи. Несколько раз волна всё-таки дохлестнула до палубы - сверху сквозь щели плескалась вода. В конце концов её набралось на дне столько, что солома плавала. Даже если ладья и удержится на плаву, он всё равно может захлебнуться. Боясь конца, Иван попытался подать о себе весть, несколько раз стукнув кулаком в крышку над собой. Но цепь тянулась к неподъёмной железной чурке, стуки получились слабые и вряд ли были услышаны. Во всякий случай, ему никто не отозвался. А крики заглушались плеском волн, рёвом ветра, раскатами грома и шелестом дождя.

    На счастье, гроза была коротка - ветер потому и ярился, что спешил увести её в сторону, - а до Киева рукой подать. Поэтому решили не останавливаться и плыть дальше, суша одёжу на себе, поелику стольный град уже вставал впереди. Малое время спустя ладья ткнулась бортом в деревянный причал у Подола. Боярин Андрей Высокий послал гонца сказать князю Долгорукому, что Берладник привезён, а сам, пока дружинники спешно переодевались в сухое, велел искать подводу.

    На дно ладьи успело натечь немало воды, так что спустившиеся за Иваном ратники оказались в ней чуть ли не по колено. Ругаясь, они шарили копьями, боясь, что пленник захлебнулся.

    Иван отполз к самому носу, который чуть загибался кверху. Здесь воды было мало, и он сидел, прислонясь спиной к доскам. Совершенно выбившийся из сил, уставший, полузадохшийся, он опомнился малость лишь когда его выволокли из-под палубного настила и провели по причалу, бросив на подводу. Грязная вода текла с него ручьями, и возница недовольно морщился - перепачкает бродяга новенькую рогожу! Но вслух выражать недовольство боялся - вскочив на подведённого коня, боярин Андрей громко приказал:

    - К княжьему двору!

    Подвода затряслась на разбитой дороге, поднимаясь в гору. Иван лежал ничком, уронив лицо в ладони и силясь отдышаться. Потом, когда дорога пошла ровнее, он приподнялся, озираясь по сторонам.

    Проезжали улочками Подола. Когда живал в Киеве сперва при Всеволоде Ольжиче, потом навещая его с Ростиславом Мстиславичем, Иван иной раз спускался в нижний город. Знакомый кузнец подковывал ему коня, у друга-скорняка он брал себе сапоги, приятель-оружейник правил ему меч. В Берладе он научился замечать и простых людей, ибо там все были равны. А заметят ли его теперь?

    Оказалось, заметили. Ничто не укроется от любопытного взгляда, и боярская дружина, охраняющая подводу, на которой лежал закованный в цепи человек, привлекала внимание. Люди останавливались, провожая её глазами, иные шли рядом, пытаясь разглядеть узника. Женщины качали головами и вздыхали, ребятишки бежали следом. Когда выехали с Подола, люди начали отставать, но и здесь, где дома пошли побогаче - купеческие, бояр средней руки и зажиточных горожан, всё равно на неё оборачивались. Кто-то кричал ратникам, спрашивая, кого везут. Ратники отмалчивались, лишь иногда бросая сквозь зубы: «Княжье дело!»

    Проехали Житными Воротами. Покачиваясь на тряской подводе, Иван озирался по сторонам, силясь угадать, куда его везут. Ежели свернут к какому-нибудь монастырю, значит, должен он принять схиму - или мученический конец, как Игорь Ольжич. Если на княжий двор, знать, его судьбой займётся сам Долгорукий. А если ещё куда… В тревоге о своей судьбе он крестился на проплывающие мимо храмы и беззвучно шептал молитвы. Они как-то сразу пришли на ум, но шептало их не сердце - рассудок отказывался смириться с неизбежным и пытался бороться даже так.

    Несмотря на старания дружинников боярина Андрея Высокого, толпа, сопровождающая подводу, росла. Кияне - народ буйный, шумный и деятельный. Разве что новгородцы позадиристее их будут. Они шагали обочь дороги, громко переговаривались. Затерявшиеся среди мужиков женщины тихо всхлипывали по извечному бабьему стремлению жалеть всех обиженных и страждущих…