Иван Болотников

– А то, милок, будет от тебя зависеть. Может, погуляешь, а может, нонче и дуба дашь. Поведай-ка нам, служилый, как ты из донского казака в стрельца обернулся.

С тщедушного Пятунки разом весь хмель слетел.

«Ах, вот оно что, – мелькнуло в его голове. – Сотник что-то пронюхал».

Однако простодушно заморгал глазами.

– Чудишь, Лукьян Фомич. Я стрелец. На кой ляд мне казаки сдались.

– А не врешь?

– Ей-богу, – стрелец перекрестился.

Сотник кивнул палачу.

– А ну-ка, Адоня, всыпь ему пару плетей.

Кат тяжело шагнул к Пятунке.

– Сымай кафтан, стрельче.

Пятунка не шелохнулся.

– Стрелец я. Пошто плети?

– Сымай, сымай!

Адоня грубо толкнул стрельца, а затем сорвал с него темно-синий кафтан и белую полотняную рубаху. Пятунка забрыкался, но дюжий кат схватил его в охапку и пригвоздил к скамье, связав руки тонким сыромятным ремешком.

Сотник поднялся с табурета и плюнул на спину Пятунки.

– Худосочен, служилый. У палача же рука тяжелая.

Давай-ка миром поладим. Рано тебе на тот свет. Поведай мне о донцах да атамане Федьке Берсене, и я тебя к вдовице отпущу.

– Стрелец я, – упрямо сжал губы Пятунка.

– А Федька кто?

– Такого не ведаю.

– Приступай, Адоня.

Палач взял с лавки кнут, дважды, будто разминаясь, рассек воздух, а затем широко отвел назад руку и с оттяжкой полоснул Пятунку по узкой худой спине.

Пятунка вскрикнул, зашелся от боли.

– То лишь запевочки, – хихикнул Адоня и стегнул Пятунку еще трижды, вырезая на спине кровавые, рваные полосы. Пятунка заскрежетал зубами.

«Щас проболтается. Много ли надо экому сверчку», – усмехнулся сотник и схватил Пятунку за волосы.

– Не люб кнут, стрельче? То-то же. Стоило страдать. Плюнь! Чать, жизнь-то дороже.

Голос Потылицына был елейно мягок.

– Адоня, подай-ка кувшин с вином. Опохмель донца, глядишь и полегчает.

Кат развязал Пятунке руки, налил из кувшина полную медную чару.

– Дуй, паря. Лукьян Фомич милостив.

Пятунка с великим трудом поднялся, глянул злыми глазами на палача и сотника, принял дрожащими руками чару, выпил.

– Ну, а теперь сказывай, милок.

– Стрелец я, Федьки не ведаю, – стоял на своем Пятунка.

Сотник озлился, выхватил у палача кнут и принялся хлестать непокорного донца.

– Не ве-е-даешь! Не ве-е-даешь!

Пятунка упал на холодный пол, а сотник все стегал и стегал, пока не услышал голос палача:

– Сдохнет, кой прок.

Потылицын опомнился, швырнул кнут. Кат прав: мертвый донец никому не нужен.

– Кропи казака, Адоня.

Палач зачерпнул из кадки ковш рассолу и начал плескать на кровавые раны. Пятунка закорчился.

– Лей, Адоня! Лей! – закричал сотник.

Но Пятунка лишь храпел и выплевывал изо рта кровь.

Отчаявшись что-нибудь выведать, сотник приказал палачу подвесить донца на дыбу. Но и на дыбе, с вывернутыми руками, ничего не сказал Пятунка.

– Жги его! Увечь! Ломай ребра! – наливаясь кровью, бешено заорал сотник.

В ход пошли хомуты и раскаленные клещи, тонкие стальные иглы и железные прутья.

Пятунка дергался на дыбе и хрипло выкрикивал:

– Стрелец я! Стрелец, душегубы!

А в потухающем сознании проносилось:

«Не выдам вольный Дон, не выдам Федьку. Атаман отомстит за мою погибель».

Слабея, выдавил:

– Собака ты, сотник. Зверь. Прихвостень боярский!

Потылицын толкнул палача к горну.

– Залей ему глотку!

Кат шагнул к жаратке, где плавился свинец в ковше. Опустив Пятунку на пол, Адоня вставил в его черный изжеванный рот небольшое железное кольцо, в затем вылил в горло дымящуюся, расплавленную жижу.

Пятунка, донской казак из Раздорной станицы, дернулся в последний раз и навеки застыл, унося с собой тайну.

Утром к городу прибыл торговый обоз. Купец, черный, косматый, сошел с подводы и, разминая затекшую спину, ступил к воротам.

– Пропущай, служилые!

Стрельцы и ухом не повели. Один из них молвил, позевывая:

– Больно прыткий… Рожа у тебя разбойная.

– Сам разбойник, – пообиделся купец. – Открывай ворота. Людишки мои чуть живы, да и кони приморились. Впущай!

Стрелец пьяно качнулся, хохотнул:

– Ишь, плутень. На торг поспешает, служилых объегоривать… Издалече ли притащился?

– Издалече. С самой матушки Рязани. Воевода Тимофей Егорыч меня ждет не дождется. Товаров ему везу.

Услышав имя воеводы, стрельцы засуетились и кинулись к воротам.

– Так бы и говорил. А подорожную имеешь?

– При мне, служилые.

Купец вытянул из-за пазухи грамоту, и стрельцы открыли тяжелые, окованные железом ворота. Старшой глянул в подорожную, но кудрявые строчки двоились и прыгали перед мутными глазами. Так и не осилил. Махнул рукой.

– Проезжай, торгуй с богом.

Пять подвод в сопровождении оружных людей с самопалами въехали в город. У стрелецкой избы пришлось остановиться: купца позвал к себе сотник Потылицын, которого уже известили о торговом обозе.

– Из Рязани пожаловал? Так-так… А что везешь? – пытливо вопросил сотник.

– Да всего помаленьку, – уклончиво ответил купец и замолчал, упершись тяжелыми руками о колени.

– И воеводу нашего ведаешь?

– Да как же не ведать, мил человек. В Рязани наши дворы обок, – с гординкой произнес купец.

– А чего в эку даль пустился? Нас купцы не шибко жалуют.