Иван Болотников

– Прости, батюшка. Не признал сослепу. Здоров ли, Митрий Флегонтыч?

Лицо Капусты помятое, глаза мутные, осоловелые. Изрек хрипло:

– Чего тебе, христов человек?

– Не дозволишь ли в дом войти, Митрий Флегонтыч?

– Ступай мимо, – лениво отмахнулся Капуста.

– Ну, да бог с тобой, батюшка. Поедем, однако, ребятушки, неволить грех. Токмо и попросились к тебе за малым. Потрапезовать надумали с православными да чарочкой винца рот промочить. Винцо-то у меня зело доброе… Прощевай, сердешный, – лукаво блеснув глазами, промолвил Калистрат.

Капуста, прослышав о вине, мигом ожил и с крыльца поднялся.

– Погодь, погодь, христов человек. Добрый я седни. Айда в терем.

Приказчик подмигнул челядинцам. Те отвязали от лошадей поклажу со снедью и вином, внесли в хоромы.

«То-то мне терем, хе-хе. Как на полях голо, так и в избе», – с ехидцей подумал Калистрат.

Дубовый стол, широкие лавки вдоль стен, изразцовая печь, киот с тускло мерцающей лампадой да два поставца с немудрящей посудой – вот и вся утварь.

Внутри избы полумрак. Небольшие оконца, затянутые слюдой, едва пропускали дневной свет в горницу, скудно освещая бревенчатые стены, по которым ползали большие черные тараканы.

– Фетинья-я! – рявкнул густым басом Митрий Флегонтыч.

Из сеней в горницу вошла неприметная сухонькая старушонка в ветхом летнике и в темном платке. Низко поклонилась гостям.

– Чего седни в печи, старая?

– Горох тертый, кисель овсяный да горшок молока, батюшка. А ушицу язевую да шти еще вчера приели, – вздохнув, вымолвила стряпуха.

– Да ты не утруждай себя, Митрий Флегонтыч. Угодили мы к тебе в неурочный час. Сделай милость, откушай с нами, чарочку испей.

– Присяду, пожалуй, – согласно мотнул бородой Капуста, поглядывая на сулею с вином. – Откуда имя мое ведомо?

– Сосед ты наш, батюшка, а мы – князя Андрея Андреевича Телятевского людишки. В монастырь пробираемся. Пожаловал князь монастырю на день Феодосии дарохранительницу да крест напрестольный. Туда и спешим с божьим именем.

– Аль греха много у Андрея Андреевича? – опрокинув чарку, усмехнулся Митрий Флегонтыч.

– Упаси бог, сердешный. Наш князь живет с благочестием, а лишняя молитва не помешает, – деловито отвечал Калистрат, подливая Капусте вина.

– Сам-то чего плохо пьешь? Говеешь, что ли?

– Немощь одолела, Митрий Флегонтыч. Как лишнее выпью – животом слабну.

– Не хули винцо, христов человек. Пей досуха, чтоб не болело брюхо. Курица и вся две денежки, да и та пьет. Я еще, пожалуй, чарочку осушу.

– Окажи милость, батюшка, – благоговейно вымолвил приказчик, закусывая куском холодной баранины с хреном. – Как служба царская, сердешный?

– Худо, братец мой. Повелел государь троих мужиков на коне и в доспехе полном снарядить на дело ратное. А где их взято-то? Дал мне царь поместьишко малое, мужиками и землей скудное. Должон давно при царевом дворе быть, а я все при деревеньке мыкаюсь. С Егория здесь торчу. Того и гляди, в опалу угожу. Ближний царев боярин строг. Разгневается и деревеньки лишит.

– Аль мужичков нет, сердешный?

Митрий Флегонтыч, заметно хмелея, шумно отрыгнул, поднял на Калистрата опухшее красное лицо и продолжал жалобиться:

– Голь перекатная. Был мужик, да вышел. В бега подались, дьяволы. По писцовой книге у меня пятьдесят душ во крестьянах сидело, а нонче и двух десятков не соберешь. А государю подати я по старой записи должен вносить да самому на службе ратной деревенькой кормиться. А чего взять с экой голытьбы? Не токмо оброк собрать да ратных людей снарядить, а и на суконный каф-танишко себе с крестьянишек не ухвачу. Захирело поместье. Челобитную мыслю государю писать, иначе сгину, али в дьячки подамся.

Выпив еще три чарки кряду, Митрий Флегонтыч, качаясь на лавке, ухватил вдруг приказчика за ворот кафтана, закричал запальчиво:

– Пошго пытаешь, дьявол? Что тебе за нужда вином меня угощать? Уж не лиходей ли?

– Побойся бога, сердешный! По святому делу едем, – испуганно и примиренно залепетал приказчик.

Мокей надвинулся было на Капусту, но Калистрат успел смекнуть, что драка к добру не приведет. Капуста – медведь медведем, во хмелю, сказывают, свиреп, чего доброго, и насмерть зашибет.

– Подлей винца, Мокеюшка, доброму хозяину, – умильно проговорил Калистрат.

– У-у, дьявол! – зло воскликнул Капуста и, оттолкнув от себя тщедушного приказчика, приложился прямо к сулее.

«Век живу, а таких питухов не видывал. Горазд, однако, сердешный, до зелена винца», – подумал Калистрат, доедая калач на коровьем масле.

Осушив сулею, Митрий Флегонтыч смачно крякнул, сунул в рот соленый огурец и тяжело грохнулся на лавку; промычал в полусне:

– Ступайте прочь.

Калистрат и челядинцы перекрестились и встали из-за стола. По горнице разнесся густой богатырский храп. Над Капустой склонилась Фетинья, прикрыла пестрядинным ⁵⁸кафтаном, участливо завздыхала:

– Умаялся, горемычный. Теперь уж до утра не поднимется. Намедни в буйство впал, дворню перепорол, девок изобидел. Натерпелись страху…

– Велика ли дворня у Митрия Флегонтыча? – полюбопытствовал приказчик.

– Какое там, батюшка. В холопах трое, две девки да я вот, раба старая.