Иван Болотников (Часть 1)

"Все!.. Мой кушачок, Федотка... Теперь запрятать подале. Пожалуй, на конюшню, под назем. Попробуй сыщи".

Ступил было к лесенке, но тотчас передумал:

"Идти-то через подклет, а мужики, чай, не спят. Изоська и без того волком зыркает".

Стоял столбом, скреб пятерней бороду. Из горницы, с печи тянуло густым, сладковатым запахом опары. Невольно подумал:

"Варька хлебы замесила. Завтра день воскресный. Пирогов с луком напечет".

И тут его осенило - в кадушку с тестом! Никому и в голову не придет.

Притащил квашню в чулан, поставил шандал со свечой на ларь. Опара бродила, выпирала наружу. Запустил руку в пышное, теплое, пахучее тесто и вывернул белый, липнущий к ладоням ком. Однако вновь остановила неутешная мысль:

"Федотка утром хватится, мужиков взбулгачит. Тут не отвертишься, в горнице-то вкупе были. Вот оказия".

Соскреб ножом тесто, кинул в квашню, вытер полой кафтана руки. Кушак манил, не давал покоя. Помял его пальцами.

"Сколь же тут? Поди, много".

Не утерпел, чиркнул ножом. На колени посыпались серебряные монеты. Чиркнул другой раз, а затем вспорол и весь кушак. Глаза лихорадочно заблестели.

"Богат путничек, зело богат. Да на эти деньжищи!.."

Голова туманилась, без вина хмелела, в груди росла, ширилась буйная радость.

"Князю долги отдам, на волю выйду. Сам себе хозяин. Каменну лавку на Москве поставлю, торговать начну. А там и до гостиной сотни17 недолго..."

С улицы вдруг послышались шумные голоса, кто-то гулко, по-разбойному забухал в калитку.

- Открывай, хозяин!

- Будет спать-ночевать!

- Впущай, да живо!

В страхе перекрестился, заметался по чулану.

"Кто бы это, господи!.. А куды ж деньги?"

- Впущай, хозяин! Ворота сымем!

Раздумывать было некогда. Сгреб деньги в опару, кушак запихал в ларь с мукой и поспешил вниз. Навстречу, по лесенке, поднимался встревоженный Гаврила.

- Чуешь, Евстигней Саввич?

- Чую. Кого это нелегкая? Буди мужиков.

- Поднялись мужики.

Впятером вывалились из подклета. За воротами горланила толпа - буйная, дерзкая, неотступная.

- Навались, ребятушки! Неча ждать.

Евстигней стал средь двора, слюдяной фонарь плясал в руке. Молвил тихо:

- Что делать будем, мужики? Разбойный люд прет. Животы18 пограбят.

Гаврила выхватил из-за кушака пистоль.

- Огнем встречу.

Но Изоська перехватил его руку,

- Остынь. Их тут целая ватага. Сомнут.

Затрещали ворота. Евстигней, поняв, что лихие вот-вот окажутся на дворе, шагнул ближе, окликнул осекшимся голосом:

- Кто будете, милочки?.. Я щас.

- А-а, проснулось, красно солнышко.

- Скоморохи мы, впущай! Скрозь промокли.

Евстигней шагнул еще ближе.

- Ай проманете, милочки. Не скоморохи.

- Ну-ка сыпь ему в ухи, ребятушки!

На какой-то миг все смолкло, но затем дружно загудели дудки и волынки, загремели тулумбасы19. И вновь наступила тишина.

- А лиха не будете чинить? - вновь недоверчиво вопросил Евстигней.

- Как приветишь, хозяин. Да впущай же!

- Щас, милочки, щас, родимые.

Откинул засов, и тотчас перед ним вздыбился, рявкнув, матерый медведь. Евстигней ошалело попятился. "Помилуйте, крещеные!" - хотелось ему выкрикнуть, но язык онемел.

- Да ты не пужайся, хозяин. Он у меня смирный, - прогудел из калитки могутный детина.

Двор заполнился пестрой, крикливой толпой, которая разом повалила в подклет. К Евстигнею шагнул Гаврила.

- Тут их боле двух десятков. Куды эту прорву?

Евстигней, приходя в себя, буркнул, утирая со лба испарину:

- Эк ночка выдалась... Поглядывай, Гаврила.

В подклете опасливо глянул на зверя; тот топтался в углу. У медведя подпилены зубы, сквозь ноздри продето железное кольцо с цепью, которую придерживал вожак - рыжий, большеротый мужик в армяке.

Скоморохи кидали сырую одежду на лавки, весело гомонили, обрадовавшись теплу.

- Покормил бы, хозяин, - сказал вожак.

- С каких шишей, милочки? Сам на квасе.

- Поищи, хозяин. Нам много не надо. Хлеба да капустки - и на том спасибо.

- Бесхлебица ныне. Голодую.

Вожак повернулся к ватаге.

- Слышали, веселые? Оскудел хозяин. Ни винца, ни хлеба. Не помочь ли, сирому?

- Помочь, помочь, Сергуня!

- А ну глянем, веселые. Ломись в подвалы!

К Евстигнею подскочил Гаврила, пистоль выхватил. Но Евстигней дернул его за рукав, поспешно закричал:

- Стойте, стойте, милочки!.. Пошто разбоем? Чай, не басурмане какие, так и быть поднесу. Найду малу толику.

- Вот это по-нашему. Неси, хозяин!

Ватага уселась за столы, а Евстигней поманил Гаврилу.

- Помогай, милок.

- А Варька? Подымусь, кликну.

- Не, пущай носа не кажет. Ох, разорят меня, нечестивцы. Эку ораву накормить надо.

Вздохнул скорбно, однако и снеди принес, и медку бражного поставил.

"Хоть бы так обошлось. Народ лихой. В соседней вотчине, чу, боярские хоромы порушили, животы пограбили, а боярина дегтем вымазали - да в кучу назема. Уж не те ли самые? Упаси, господь!"

Слушал, поддакивал, ходил со смирением. Раза два поднимался наверх, ступал к горнице, ловил ухом богатырский храп.

"Крепок на сон Федотка. Изрядно винца-то хлебнул, вот и сшибло".

Веселые начали укладываться на ночлег; валились на пол, заполонив подклет. Вожака Евстигней позвал наверх.