Иван Болотников (Часть 2)

Боярин Илья Митрофанович Куракин был зол на раздорцев. Да и как тут не серчать? Неслыханный срам! Гультяи опозорили так, что и до смертного часа не забудешь. Когда это было, чтоб простолюдин, голь перекатная, смерд с боярина шапку сдирал!.. А каково царю-батюшке? Его-то еще пуще обесчестили. Взяли да государеву грамоту - кобыле под хвост. Царев указ с печатями! Да за такое головы на плахе рубят. Злодеи! Ни бояре, ни царь им не страшны. Вон что Ивашка Болотников выкрикнул: господам-де нас не достать, кишка тонка. А коли силой сунетесь - головы посрубаем! Так-де Бориске и передай. Не быть на Дону боярской неволе!

Ишь, бунташное семя, чего изрек. Крамольник, смерд сиволапый! Надо бы этого смутьяна заприметить. От таких воровских людей все может статься, от них и броженье на Руси.

Разместили боярина в просторном атаманском курене. Богдан Васильев отдал ему белую избу, а сам пока перебрался в обширный рубленый подклет.

Боярину подавали на стол богато, но еда не шла в горло. Душа кипела злобой. Хотелось тотчас уехать в Москву и обо всем поведать царю, да так, чтобы тот огневался и послал рать на гулебщиков.

Однако ехать в Москву Куракин не мог: вначале надлежало выполнить государев наказ, а уж потом и в стольный град снаряжаться. Дело его оказалось нелегким. Надо было уговорить донских атаманов, чтоб они у себя беглых людей не только не укрывали, но и возвращали вспять боярам. О том более всего на Москве пеклись:

"Мужик нам в поместьях и вотчинах надобен. Запустели нивы, великий глад на Руси. Мужика с Дона - долой и к сохе. Пущай оратай на земле сидит, пущай хлеб растит".

Казачий круг испугал Куракина. Донцы горой встали за лапотную бедь. Не захотели они выслушать и царев наказ, чтоб азовских и крымских людей не задорить, и чтоб разбоем на Волгу не ходить. Вон как на майдане орали, готовы были его, боярина, на куски разорвать. Нечестивцы!

Куракин тяжко вздохнул и вспомнил Москву, где все его почитали и ломали перед ним шапку. Думный боярин! Не всякому родовитому такая честь.

Покойно в Москве, чинно. Подлая чернь поперек слова не скажет. Здесь же, в Раздорах, крамольник на крамольнике, так и норовят тебя унизить. И управу на гультяев не сыщешь, почище бояр выкобениваются. Гилевщики! На них бы царя Ивана Грозного напустить, вот то-то бы хвосты поджали. Царь крамольников терпеть не мог чуть что - и голову с плеч. Никого не щадил, ни боярина ближнего, ни сына родного. Страшен был в гневе государь, страшен!

А вот царь Федор Иванович не в батюшку. Хил, тщедушен, смирен. В постах и в молитвах проводит дни свои. "Царь-пономарь", - так на Москве его кличут. Тяжко ему Русью управлять, робок он в делах державных. Вокруг смута ширится, народишко бунтует, но царь уповает лишь на одного бога. Добро Борис Годунов есть на Москве, а то бы и вовсе беда. Боярин мудр и властолюбив, но и ему дела вершить нелегко. Окраины заполнены бунташной чернью. Особенно много воровских людей в Диком Поле. И нет на них кнута. Дерзят, своеволят, царевы указы рушат. Богоотступники! Правда, не все тут крамольники. Казачьи старшины намерены с Москвой ладить. Они живут богато и не хотят задорить царя. Богдашка Васильев давно о мире помышляет. Но сможет ли он уломать повольницу? Хватит ли ума у раздорского атамана?"

Куракин и Васильев встретились с глазу на глаз. Илья Митрофаныч сказал недовольно:

- Мятежны твои казаки, Богдан Андреич. И царю, и послу - бесчестье. Шибко огневается государь. Экое воровство на Дону!

- Не серчай, боярин. Море пошумит и стихнет, - смиренно молвил Васильев, подвигая цареву посланнику кубок вина и чашу с красной икрой.

- А так ли? Этих смутьянов один лишь погост утихомирит. Мнится мне, не унять тебе их, Богдан Андреич. Не больно-то слушаются они атамана. Ты им вдоль, а они поперек.

- Горлопанов на Дону хватает, - хмыкнул Васильев. - Но ведь и у вас на Москве в слободах кричат. Бывал на посаде, ведаю.

- Да что наши! - взвился боярин. - Не успеет язык высунуть - и в железа. На Москве, атаман, смутьяны в застенках сидят.

- Ну, здесь не Москва, боярин. На Дону темницам не бывать, нахохлился Васильев.

- Вот то и худо! - еще более вскинулся Куракин. - Не было у вас порядка и не будет. Народ надо в узде держать!

- В узде? Не то речешь, боярин. Мы на то и казаки, чтоб по воле ходить.

- Сторону крамольных людишек держишь, атаман! Заодно с ворами!

Васильев потемнел в лице.

- На Дону воров нет, боярин. Здесь казаки. И помыслы наши о державе, а не о лихом деле.

- О державе? Это голытьба-то о державе?

Куракин даже задохнулся от возмущения. Борода его задергалась, глаза округлились.

- Да вы всей Руси помеха! Не будь вас, Москва бы жила в покое. Царь бы не слал стрельцов на окраины.

- Царь на нас стрельцов, а мы того царя грудью прикрываем. Вот так-то, боярин.

- Это вы-то грудью! - сорвался на крик Куракин. - Воры, разбойники!

- Грудью, боярин, - веско повторил Васильев. - Казы-Гирей на Русь идет, и мы его здесь остановим.

Куракин опешил: о набеге татар он еще ничего не слыхал. Ужель и в самом деле басурмане хлынут? Тут не стольный град, можно и головы лишиться.