Иван Болотников Кн.1

— Любо, батеня! — счастливо восклицал Первушка, готовый обнять всех на свете.

Плыл Болотников скрытно и сторожко: не хотелось раньше времени вспугнуть купеческие караваны. По левому степному берегу ускакали на десяток вёрст вперед казачьи дозоры. В случае чего они упредят войско о торговых судах и стрелецких заставах.

На челнах плыли триста казаков, остальное войско ехало берегом на конях. Еще в острожке Болотников высказывал есаулам:

— Добро бы прийти на Луку на челнах и конно. Без коня казак не казак.

— Вестимо, батько, — кивали есаулы. — Не век же мы на Луке пробудем. Поди, к зиме в степь вернемся.

— Поглядим, други. Придется двум сотням вновь по Скрытне плыть.

— И сплаваем, батька. Вспять-то легче, течение понесет, да и челны будут рядом, — молвил Нечайка.

Однако плыть конно по Скрытне не пришлось: выручил Первушка. Сидел как-то с ним на бережку дед Гаруня и рассуждал:

— Ловко же вы упрятались. Ни пройти, ни проехать, ни ногой не ступить. Чай, видел, как мы пробирались?

— Видел, — кивнул Первушка и чему-то затаенно усмехнулся.

— Атаман наш триста коней мужикам пожаловал, — продолжал Гаруня. — Живи не тужи. А вот на остальных сызнова по завертям поплывем, на челны-то все не уйдут. А речонка лютая, того и гляди, угодишь к водяному.

Первушка призадумался. Он долго молчал, а затем повернулся к отцу, порываясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова.

— Чего мечешься, сынко? Аль раздумал в казаки идти?

— И вовсе нет, батеня, — горячо отозвался Первушка. — Отныне никто меня не удержит, как на крыльях за тобой полечу. Иное хочу молвить, да вот язык не ворочается… Страшно то поведать, зазорно.

— Аль какая зазнобушка присушила? Так выбирай, сынко. Либо казаковать, либо с девкой тешиться.

— Нет у меня зазнобы, батеня… Вот ты за казаков пасешься, кои по речке с конями поплывут.

— Пасусь, сынко.

— А можно… можно, батеня, и посуху пройти.

— Уж не на ковре ли самолете? Да где ж тут у вас посуху? — усомнился Гаруня.

— От крепости в лес есть потаенная тропа, — решился наконец Первушка. — Выведет к самой Волге.

— Любо, сынко! — возрадовался Гаруня. — Чего ж ране не поведал?

— Нельзя о том сказывать, батеня. Так мир порешил. Ежели кто чужому потаенную тропу выдаст, тому смерть.

— Круто же ваш круг установил.

— А иначе нельзя, батеня. То тропа спасения. Поганый ли сунется, люди ли государевы, а мужиков наших не достать. Тропа и к Волге выведет, и в лесу упрячет. Там у нас, на случай беды, землянки нарыты. Не одно налетье можно высидеть. И зверя вдоволь, и угодья бортные.

— Вон как… А все ж проведешь, сынко?

— Проведу, батеня. Но возврата мне не будет — мир сказнит. Так что навсегда с селянами распрощаюсь. С тобой пойду.

Крепко обнял сына Иван Гаруня и повел к атаману.

На другое утро Первушка вывел конный отряд к Волге. Затем он долго и молчаливо расставался с родимой сторонушкой.

«Простите, мужики, — крестился Первушка на сумрачный лес. — Не хотел вам зла-корысти. Знать, уж так бог повелел, чтоб мне с земли родной сойти да белый свет поглядеть. Прощайте, сельчане. Прощай, Скрытня-река!»

Положил Первушка горсть земли в ладанку, низко поклонился лесу и пошагал к казакам.

— Да ты не горюй, парень. О заветной тропке никому не скажем, — ободрил Нечайка.

— Тропки не будет. Завалят её мужики да новую прорубят.

На крутояре показался конный дозор. Казаки замахали шапками.

— С какой-то вестью, — поднялся на нос струга Болотников. — А ну греби, друга, к берегу!

Челн атамана приблизился к крутояру. Казаки наверху закричали:

— С ногаями столкнулись, батька! Отбили отару баранов да косяк лошадей! Ноне с мясом будем!

— Много ли донцов потеряли?

— Шестерых, батька!

Казаки на челнах сняли шапки.

— Надо бы мясо на челны, батька!

— Добро. Яр кончится — спускайтесь к челнам!

Свыше тысячи баранов притащили казаки к берегу.

Их тотчас разделали, присолили и перетащили на струги. Солью запаслись еще в острожке. Мужики, обрадовавшись лошадям, позвали казаков на варницу.

— Соли у нас довольно, век не приесть. Берите, сколь душа пожелает.

И вот мужичий дар крепко сгодился.

Часть мяса разрезали на тонкие ломтики и выставили на солнце сушить да вялить. Казаки ожили, довольно гудели.

— Ноне заживем, братцы. Это те не рыба.

Болотников же был вдвойне доволен: казаки отбили у поганых ногайских лошадей. Теперь опять все войско будет на конях.

На четвертый день завиднелись Жигулевские горы.

— Ну, слава богу, знать, доплыли, — размашисто перекрестился Болотников, жадно всматриваясь в окутанные синей дымкой высокие вершины. Сколь дней, сколь ночей пробирались донцы к грозным волжским утесам, и вот пристанище удалой повольницы рядом.

— Ко мне, есаулы!

Мирон Нагиба, Васюта Шестак, Нечайка Бобыль, Степан Нетяга да казак-собинка Иван Гаруня расселись вокруг атамана.

— Где вставать будем, други? Жигули обогнем или тут, под горами, вылезем?

— А спознаем у Гаруни, атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай, дедко.

— На Луку два пути, хлопцы, — приосанился старик. — Тут, перед излучиной, бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.