Иван Болотников Кн.2

– Не юродствуй, сказываю! – сорвался на крик Пашков, и гневливое лицо его побагровело. – Не юродствуй, Прокофий! – сел на лавку. Малость поостыв, сурово молвил: – Болотников ныне сильней, ему и первое место. И неча о том плакаться. Мы ж покуда не так и опасны для Шуйского. Вдвое, втрое войско наше увеличить надобно. Слабы мы без Болотникова. Слабы, Прокофий!

– Слабы? А кто ж Шуйского под Ельцом и Троицким наголову побил? О ком слава по всей Руси гремит? Не о нашем ли дворянском войске? Речь Посполитая – и та в ладоши хлопает. Виват! Знатно Шуйского разбили… Дивлюсь твоим речам, Истома Иваныч. Войско наше как никогда в силе.

– Видел вчера твое войско, – колюче глянул на Ляпунова Пашков. – Пьянь на пьяне сидит и пьяного погоняет. Срам! Доведись самая малая рать Шуйского – и костьми ляжет все твой войско. Вновь сказываю: прекращай гульбу, Прокофий. Москва – не Елец. Боле крепкое войско надобно. И не гулящее! А коуш не остановишь, пеняй на себя.

С Ляпунова ухмылку будто ветром сдуло, лицо стало спесивым.

– Кому это ты угрожаешь, Истома? Дворянину Ляпунову, коего все Московское царство давным-давно ведает?! Не забывайся, мелкота веневская!

Пашков зашелся от гнева. Захотелось выплеснуть из себя злое, обидное, но все же сдержал себя, сдержал с трудом, чувствуя, как лицо покрывается испариной.

– Негоже нам ныне, Прокофий Петрович, родами считаться. И не моя вина, что не тебя в Рязани старейшиной поставили. Такова была воля дворянского войска. Ныне же не обессудь и не посчитай за срам у меня во вторых воеводах походить. Дело у нас общее – боярского царя спихнуть. А для того единенье надобно. От тебя ж покуда – чванство да гульба. Худо то, Прокофий! Приди в себя, проснись…

– Сам ведаю! – криком оборвал Истому Ляпунов. Горячий, необузданный, схватился за саблю. – Не учи, ве-невский сотник! – пнул ногой дверь в сени, загремел. – Фомка!.. Фомка, дьявол! Тащи бочонок и кличь начальных!.. Девок кличь, гулять буду!

Пашков укоризненно покачал головой.

В тот же день в стане Прокофия Ляпунова разыгралась кровавая буча. Дворянин Никита Васюков в пьяном угаре зарубил ратника из «даточных» мужиков. Мужики

подняли Васюкова на копья. Набежали дворяне с саблями.

– Бей сиволапых!

Но «сиволапые» не устрашились и убили пятерых дворян. Ляпунов рассвирепел:

– В куски изрубить бунтовщиков! Коня!

Но до коня Прокофий так и не добрался: его удержали начальные люди, удержали насильно. Выпусти Ляпунова – и беды не избыть. Пьяный он и подавно неукротим, может и себя погубить, и войско опустошить. Уговаривали:

– Мужичья в рати боле половины. Не с руки нам ныне с лапотниками квитаться. Побереги дворян, воевода!

Но Ляпунов раскидывал начальных и рвался за порог. Пришлось связать Прокофия.

Похмелье было тягостным. На монастырском погосте хоронили убитых дворян. Батюшка на рысях (ветрено, стыло, секучий снег леденит щеки) бормотал заупокойные молитвы, а Ляпунов зло глядел на мужиков с заступами; лица их замкнуты, ни печали, ни покорства в глазах. Навозные рыла! Будь другое время – живьем бы в землю зарыл. Эк взяли волю на господ руку поднимать. Погоди, дай срок, за каждого дворянина ответят, о воле и помышлять забудут. В крови захлебнутся!

Возвращаясь в свою воеводскую избу, Ляпунов видел все те же злые, непокорливые глаза мужиков. «А что, как ночью скопом навалятся? – резанула неожиданная мысль. – Перебьют – и к Ивашке Болотникову».

И эта мысль настолько крепко засела в голову, что тотчас повелел утроить охрану воеводской избы.

А тут новая напасть. Примчал гонец Семка Хохлов из Рязани, ошарашил:

– Мужики заворовали, воевода! Поместья зорят и жгут, хлеб из житниц тащат. Вся рязанская земля взбунтовалась.

Ляпунов принялся стегать Семку плеткой; вымещая злобу на гонце, бесновато орал:

– Смерды, нечестивцы, паскудники!

Едва не до смерти забил Семку. Затем велел позвать в избу дворян, что из начальных. Услышав о мужичьем бунте, дворяне зашумели:

– Мы тут за их Красно Солнышко воюем, а они уса-дища наши громят!

– Ивашкиных грамот наслушались! Сам первый вор и мужичье воровать наущает.

– Неча нам тут боле делать! – взорвался Захар Ляпунов. – Айда в Рязань спасать поместья. Накажем мужиков! Немедля надо сниматься!

Слова брата всколыхнули было и Прокофия. Подмывало подняться и решимо кинуть: идем на Рязань, идем карать мужиков!.. И все же каким-то чудом остановил себя.

– Обождать надо, дворяне. Домой всегда успеем. Наша судьба ныне здесь.

Уж слишком многого ждал от похода на Москву Прокофий Ляпунов! Не любы были ему ни высокородцы- бояре (все у них), ни сам боярский царь Василий: покуда правят бояре на Руси, дворянам ни в почете, ни в славе не быть, век ходить униженными по царским задворкам. «Нам нужен свой царь, дворянский! – говорил Прокофий. – Такой, дабы на одних дворян опирался. Нас на Руси десятки тыщ, и, не будь дворянского войска, давно бы топтали Московию иноземцы. Бояр же – хилая горстка. Хватит им верховодить. Настал наш черед у трона стоять!»