Иван-да-марья

— Не мешай. Никого не хочу видеть.

Но сестра, подбежав, схватила меня за руку и насильно подняла.

— Федя, что сегодня с тобой?

— Она еще спрашивает, — обида держалась у меня в голосе, а до того я думал так: ну и не надо, брат вчера говорил, что уйдет со мной утром купаться, а Зоя назло поддакивала маме, что не надо меня будить. И всему виною эти прикрытые ставни и этот диван, в котором я утопал. — Оставь, пожалуйста, меня в покое.

— А вот и не оставлю, — закричала она, не обращая внимания ни на мои слова, ни на мое настроение.

Тут я заметил, что она как-то растрепана, а лицо у нее было счастливое, нет, вернее, совершенно растерянное и сияющее глазами лицо.

— Подумать только, — закричала она, — он сердится. Ты до сих пор сердишься на нас всех. Глупый ты, Федя, глупый. Ты знаешь, это чудо.

— Да в чем же дело? Отчего ты такая растрепанная?

— Ни за что не угадаешь. А вот сразу и не скажу.

— Тогда отстань.

— Глупый, — схватив меня за руку, закричала Зоя. — Глупый мальчишка. Ничего-то ты в жизни не понимаешь. Кира — невеста.

— Ты всегда все выдумываешь.

— Не веришь?

Сестра, схватив меня двумя руками за плечи, пела и ликовала.

— Не веришь? — изумленно повторила она. — Правда, истинная правда. Вот тебе крест, — сказала она вдруг истово и серьезно, как когда-то в детстве. — Ваня сделал ей предложение, они у мамы, и она уже их благословила и согласилась, и они попросили меня найти тебя.

Она схватила меня за руку, и мы побежали к веранде.

— Как же это так? — спрашивал я.

— Ну, ты, видно, еще не проснулся, — отвечала сестра, — они ходили в город, и там он все сказал и сделал Кире предложение, а она, не думая ни секунды, посмотрев на него, согласилась.

Со слов Зои я мог понять только одно: что они были на Соборной горке, потом в Анастасиевском сквере и что брат привел Киру к маме, все сказал, мама заплакала, этого никто не ожидал, все произошло внезапно, хотя Зоя вчера кое-что и заметила. Ириша позвала ее и сказала, что мама почему-то в слезах, а когда она вбежала, то плакала уже и Кира, плакала и улыбалась, а Ваня целовал мамины руки, и Ириша была в слезах, но только не Зоя.

— Я так была ошеломлена, что бросилась их всех целовать, они и попросили тебя отыскать. Я думала, что ты ушел купаться, но Ириша сказала, что ты отправился в беседку, я туда, а там — никого, начала звать, а ты не откликаешься.

Подбежав с Зоей к веранде, я увидел Киру, а главное — ее глаза, и то, что она была в малороссийском платье и очень бледна, а у мамы в руке был скомканный мокрый платок, и рядом я увидел счастливое лицо брата.

— Поздравь нас, Федя, — сказал он мне, когда я взбежал по ступенькам.

Но я был настолько растерян, что даже не знал, что в таких случаях я должен сказать. Кира же, видя мое лицо, не дав мне и слова сказать, но чувствуя все, что я переживаю, расцеловала меня при всех, не только щеки, но и губы у нее были от слез еще мокрые. Слезы подступили у меня к глазам и готовы были брызнуть, но я сдержался, я не знал, что сказать брату, а он стоял около матери и улыбался.

— Вот так иногда бывает, — сказала мама. — Что же ты, Фединька, ни с Ваней, ни со мной не поздоровался, сегодня ведь мы еще не виделись.

Тут пришел Зазулин, и все спустились в сад, и у мамы были на глазах слезы, а сестра, смеясь, Кире говорила:

— Федя-то растерялся.

— Фединька, — говорила мать. — Федя еще не очнулся.

Я посмотрел на всех. Брат улыбается счастливо, но в то же время смущенно, мама в слезах. Все произошло без меня. Тут мама сказала Зазулину:

— Ну что же, если сердце сердцу сказало, то этому противиться грех.

Надо было видеть Зою. Что с нею происходило! Зоя Кире говорила:

— Вот теперь ты, Кируша, совсем наша, наша.

Она летала, как на крыльях.

Сразу начались хлопоты: во-первых, совещания с мамой и вызванным Зазулиным, у которого лицо раскраснелось.

— Ведь у Вани-то, — сказала мама, — каждый день на счету.

В то же утро брат с Кирой, мамой и Зазулиным отправились к нотариусу, а Зоя, путаясь, с маминых слов объяснила мне:

— Ну да, земля общая у нас, неразделенная, Ваня не хотел, чтобы тогда была выделена его часть.

— Но зачем это все? — твердил я, считая, что это не имеет отношения к чувствам и всему тому, что происходит в сердцах.

— Как зачем? На военной службе существуют такие правила, — со слов мамы и брата объясняла сестра, а она узнала обо всем, когда я через сад бегал к Зазулину, — молодой офицер свободно может жениться, если он уже в капитанском чине, а до капитанского чина нужен реверс.

Этого я не понимал, такого слова не знал, — что за слово.

— Что такое реверс?

И слово какое-то непонятное и иностранное.

— Во всех армиях такие правила, — сказал сестре брат, — и переменить их нельзя, а реверс это или вносят деньгами несколько тысяч, или же надо послать начальнику училища — прямому начальству — бумаги.