Да, у него был потрясающий дар располагать к себе людей. К природным данным постепенно добавлялся и опыт. Иван познавал жизнь, барахтаясь в бешеных волнах новорожденной рыночной экономики. Наверное, Ивана можно назвать везунчиком. Иногда ему случалось оказаться в нужном месте в нужное время, а самое главное, молвить нужное слово и быть при этом услышанным. В конце ноября шеф праздновал свой день рождения. О корпоративах тогда еще и не слыхивали, но бывший советский барин решил сыграть в демократию и пригласил в баню в один из пригородных домов отдыха избранных своих подчиненных. Соратников. Демократия демократией, но не грузчиков же звать на именины хозяина. Иван вроде бы в число избранных не входил, но почему-то тоже получил приглашение — может быть, секретарша что-то напутала. Теперь уже и не разберешься. Пьянка была знатная. Иван и не подозревал, что можно столько пить, хотя, безусловно, и сам в этом вопросе ангелом не был. Как пишут в милицейских протоколах, во время совместного распития спиртных напитков на почве личных неприязненных отношений возникла ссора между гражданином Серегиным В. А., 1956 г.р. (начальник службы безопасности) и гражданином Илюшиным 1961 г.р. (заведующий складом), в ходе которой гр. Илюшин допустил оскорбление в адрес гр. Серегина с использованием ненормативной лексики, вследствие чего гр. Серегин выхватил служебный пистолет и стал угрожать гр. Илюшину убийством…
Иван и сам потом не мог объяснить, как он на такое решился. Вообще старался не вспоминать. Когда Володька Серегин направил на завскладом пистолет, шеф пробовал приказать своему начальнику службы безопасности сложить оружие, выкрикивая хозяйским тоном: «Серегин, мать твою, не дури! Быстро спрячь пушку!», но тот лишь смотрел на начальника мутным, бешеным взглядом, в котором отчетливо читалось: «Отвали, а то и тебя пристрелю!», и делал еле уловимое движение рукой, сжимающей пистолет, в сторону шефа. Тот умолк, несколько съежился и начал кутаться в простыню, как ребенок, который прячется под одеяло в наивной надежде, что оно защитит его от всех опасностей мира. Ежится и кутается не только шеф, а все присутствующие. Они-то знают, что Володька человек вообще-то сдержанный, степенный и даже в некоторой степени спокойный, пока не взбесится, разумеется. А уж если взбесится, то на мирное урегулирование конфликта надеяться не приходится. Бывший афганец все-таки. Разумнее всего спастись бегством. Володьку, знающие его люди, не задевали. Он и кулаком убить человека может, не то что из пистолета. Стоит тут сейчас — голый, могучий, страшный. Даже и без оружия страшный, а он-то еще и с пистолетом. С таким не забалуешь. А завскладом человек новый, горячий, безрассудный и безответственный. Подставил всю честную компанию. Испортил день рождения шефа. Да, дурак он, дурак! Просто редкостный идиот, если честно. Все сидят, боятся, прямо у ног завскладом образовалась какая-то подозрительная лужица, а Иван, птенец этот желторотый, щенок сопливый, вдруг и говорит своим звонким еще голосом, не пропитым еще и не прокуренным: «Владимир Александрович, а пристрели этого гандона, пристрели! Он тут все равно никому не нравится. Пристрели! Давай, стреляй!» — Володька переводит мутный, тяжелый взгляд на Ивана. Имея некоторое воображение, в нем можно уловить не очень четко оформленную мысль: «Что… что, это…бля… тут пищит?».
А Иван продолжает: «Стреляй! Ну, выстрелишь, ну, убьешь эту шавку, никто и плакать не будет, толку-то от него все равно никакого, так, зря небо коптит, тварь дрожащая. Так что стреляй! Мы не против. Отсидишь потом годочков десять. Подумаешь. Выйдешь. Сколько тебе тогда будет? Под пятьдесят? А что, молодой еще совсем. Жена твоя другого найдет, из квартиры тебя выпишет. Дети тебя забудут. Или вообще от тебя откажутся, стыдно им будет перед одноклассниками за отца — убийцу и уголовника. Вернешься, больной, бездомный, никому не нужный. Так что стреляй, стреляй, не стесняйся». Владимир Александрович медленно и не очень уверенно кладет пистолет на лавку, садится на лавку сам, закрывает лицо руками. Всеобщий вздох облегчения. Сидящий за спиной у Володьки юрист осторожно берет пистолет и уносит его из комнаты. Через мгновение Володька вскакивает, вопит: «Ну, в морду-то я тебе все равно дам, сука!» и дает завскладом в морду. Но кураж уже был не тот, не тот. Завскладом отделался легким переломом носа.
Глава двенадцатая