Всем этим размышлениям Иван предавался, лежа в кровати, с закрытыми глазами – вроде бы пытался заснуть. Когда он открыл глаза, его взгляд уперся в картину, висевшую над кроватью. Это был какой-то хаотичный, яркий калейдоскоп, составленный из домиков, цветов, кошек, собак, людей, колодцев, писанных в примитивистской, лубочной манере. Полотно, скорее всего, принадлежало кисти матери, и оно было безумно талантливым. На нем был изображен его родной городок – пестрый, незатейливый, с его простыми радостями, с его чуть наивной провинциальной жизнью. Иван даже подумал, что надо бы выпросить эту картину у матери в подарок, уж очень она хороша. Глядя на нее, он и думать забыл о Петре Вениаминовиче и своей тоске по прошлому понятному миру, как вдруг увидел на полотне надпись, вьющуюся среди домишек: «Разуйте глаза: мир интереснее, чем кажется! Намного интереснее!».
«Одно из двух, – подумал Иван, – либо досточтимый Петр Вениаминович никакой не Морфей, а истинный дьявол, либо у меня паранойя. И второй вариант кажется мне более привлекательным. Чертовщина, чертовщина! Но не могу не согласиться – мир интереснее, чем кажется».
Иван никогда не видел мать такой элегантной. Он отметил, что, несмотря на возраст, она сохранила достаточно стройную фигуру. Мать надела очень простое и очень дорогое темно-синее платье с белой каймой и белыми пуговицами, которое подарила ей Иванова жена. На шее – жемчужное ожерелье, которое подарил ей сын в один из приездов. А на ногах – старые белые туфли, которые мать надевала еще в молодости в особо торжественных случаях. Иван поморщился, глядя на эти туфли – они идеально подходили к ее наряду, который весьма изысканно намекал на моду шестидесятых, но они были старые. Старые! На Ивана навалилось чувство вины. Его мать красивая женщина, она и теперь еще красива, а уж в молодости была… Впрочем, Иван в детстве не замечал красоты матери – у нее всегда был усталый вид, на ней был замызганный халат или какие-то унылые, отвратительные платья и юбки. Государство очень успешно крало у женщин их красоту и индивидуальность, наряжая своих гражданок в однообразный, бездарный ширпотреб. Сейчас Иван периодически покупал для матери наряды, но вот как покупать ей хорошую обувь? В Москве не купишь без примерки, а здесь приличной не найдешь. Надо бы чаще выманивать ее в гости.
– О! Какая прелесть! – вдруг восхитилась жена, – винтажные туфли! Я давно о таких мечтаю, да все не могу найти. Вам повезло, что они у вас есть. Это тренд сезона.
Иван посмотрел на нее с благодарностью.
Александр Васильевич был зван к десяти часам вечера, ровно в десять он и явился, несколько смущенный, при себе имел два больших целлофановых мешка подарков. В одном было две бутылки советского шампанского, еще бутылочка самодельного винца из черноплодной рябины, баночка маринованных опят и конфеты. Этот пакет он церемонно передал Ивану, со словами, что бесконечно рад снова встретить своего лучшего ученика, а так же его очаровательную супругу, а это его скромный вклад в новогоднее застолье. А вот другой пакет, где, судя по очертаниям, была какая-то большая папка, он суетливо задвинул в угол.
Александр Васильевич постарел, будто стал ниже ростом, Иван, возможно, и не узнал бы его, если бы просто встретил на улице, но был он бодр, опрятен, и костюм на нем был не совсем старый, а галстук, так тот вообще новый, хоть и дешевый. Александр Васильевич всегда был щеголем, насколько это было возможно в те времена да при его зарплате.