Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

Бывший русский город Верный, купеческий и казачий, с ровными длинными улицами, уходящими в степь, был уставлен основательными губернскими зданиями конца XIX – начала XX века, казачьими домиками с резными наличниками из алатауского дуба. Если бы не азиатское узорочье Вознесенского собора, не пирамидальные тополя на улицах и шумный Кок-Базар, можно было бы подумать, что оказался внезапно в российской глубинке. Только парящие над городом ледяные вершины Заилийского Алатау, несущие прохладу измученному городу, возвращали к действительности. Да ещё огромное, особенно в сравнении с двадцать девятым годом, количество народу на улицах.

Большой радостью для Ефремова была встреча с женой и сыном. Мальчишки не было дома, когда он приехал, и Иван Антонович пошёл его искать.

За городом, в степи, тянулись ряды колючей проволоки – зона. Территория возле зоны охранялась автоматчиками. Но там валялись щепки, которые так нужны были для растопки – летом не требовалось отапливать помещения, но еду ведь тоже готовили на печках-буржуйках. Если в пространстве перед зоной появлялись взрослые, то часовые обязаны были открыть огонь. Но в мальчишек они не стреляли, и те тайком от родителей ходили к зоне собирать щепки.

Аллан Иванович хорошо помнит момент, как он после долгой разлуки увидел отца – высокого худого дядьку, заросшего щетиной и от этого показавшегося сначала чужим.

В Алма-Ате Ефремов попал в кипящий котёл страстей, отнюдь не связанных с наукой.

Сотрудники ПИНа, приехавшие в переполненную эвакуированными Алма-Ату, едва сумели найти себе жильё. Только Елена Дометьевна смогла снять комнату в двадцать квадратных метров благодаря наилучшей денежной обеспеченности. Вскоре к ней из Ленинграда приехала родная сестра с годовалым ребёнком, чрезвычайно ослабленные блокадой. В одной комнате – пятеро.

Семья Б. Б. Родендорфа – пять человек – едва сняли комнату в десять метров, спали на полу, лишь двухлетний малыш – на кроватке. Д. В. Обручев ютился с женой и дочкой в проходной кухне. Ю. А. Орлов с сыном спали на столах в служебном помещении, а его жена с другими детьми едва умещались в малюсенькой комнатушке. Многим семьям удалось снять жильё лишь с условием доделки за свой счёт – а на доделку требовались материалы (доски, гвозди, олифа, краска), достать которые было практически невозможно.

В конце июля среди алма-атинского начальства стремительно распространились слухи о переводе ПИНа во Фрунзе. Сотрудникам начали отказывать в рабочих помещениях и снабжении, выгоняли даже из недостроенных домов. Многие оказались в критической ситуации. Из Фрунзе в Алма-Ату понеслись телеграммы, где Борисяк заверял местное начальство, что пиновцы обладают всеми льготами сотрудников Академии наук. Но гибкий по отношению к слухам, чиновничий аппарат оказался неповоротлив на реальные действия, и пиновцы ощутили полную потерю почвы под ногами. Усталость от бессмысленных хлопот, недоедание и невозможность работать вызвали раздражение, готовое вылиться в ссорах.

В конце концов было решено, что часть сотрудников переедет во Фрунзе, но большая часть всё же останется пока в Алма-Ате.

6 августа, уже в присутствии Ефремова, алма-атинская группа собралась на совещание. Говорили о том, что переезжать пока некуда, обсуждали дороговизну будущего жилья во Фрунзе. Борисяк требовал, чтобы сотрудники выполняли научный план, но фактически писать новые статьи и обрабатывать находки было почти невозможно.

Ефремов рассказал о своей встрече с Борисяком и о намерении писать монографию, для которой требовались коллекции, которые надо было где-то хранить. Кроме того, чтобы работать над коллекциями, надо иметь помещения, а они требовали достройки.

Наконец, во Фрунзе в конце августа ПИНу выделили помещение на плодоовощной базе, в четырёх километрах от города. Это была пустая стометровая зала, не разделённая никакими перегородками. Семьи переехавших во Фрунзе пиновцев (Ю. А. Орлова и Р. Ф. Геккера) были вынуждены поселиться в ней, отделив себе углы занавесками.

Однако даже во Фрунзе наладить работу не удавалось: ящики ПИНа вместе с ящиками, в которых находились личные вещи сотрудников, несколько недель ждали отправки на станции в Алма-Ате. Силы уходили на борьбу с массой формальных препятствий.

В Алма-Ате был оставлен минимум ящиков с коллекциями.

В сентябре закончился полевой сезон. В город из экспедиции по Тянь-Шаню, длившейся почти два с половиной месяца, вернулись Ольга Михайловна Мартынова и Ян Мартынович Эглон, увлечённые своими открытиями и находками. Радостный настрой учёных не омрачало даже то обстоятельство, что у них совершенно не осталось носильных вещей. Купить еду на базаре оказалось невозможно – местные жители деньги не брали, соглашались только на обмен. У вернувшейся Ольги Михайловны под синим рабочим халатом не было платья – всю одежду пришлось обменять на продукты. В горах в изобилии росли дикий барбарис и чёрная смородина, и путешественникам удалось избавиться от проявлений цинги, которые возникли после полуголодной зимы.