Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

Сочетание различных сторон познания даст целостную картину мира. Уже сейчас мы знаем о фазах существования этносов Гумилёва, циклах солнечной активности Чижевского, экономических ритмах Кондратьева, вертикали Снукса-Панова, открытиях трансперсональной психологии…

Вселенная необъятна. За полвека, прошедшие с первого космического полёта, мы не побывали даже на ближайших планетах – что же говорить о сложностях их освоения! Необходимо отчётливое понимание, что открывающиеся просторы космоса будут доступны ещё не скоро. Прежде чем отправляться путешествовать, надо привести в порядок собственный дом, иначе это будет бегство, подобное бегству предков тормансиан. Всё должно иметь свою цель, всякое достижение не самоценно. Вот почему Фай Родис отказывает высокопоставленному «змееносцу», желающему узнать тайну долгой жизни.

Характерно, что Ефремов, сам будучи замечательным учёным и посвятивший науке будущего столько вдохновенных строк, вкладывает в уста своих героев совершенно особое объяснение роли науки в обществе. Постоянно сталкиваясь с самомнением и косностью в учёном мире, он понимал, что наука должна претерпеть кардинальные изменения, чтобы в полной мере соответствовать своему должному образу. Такая позиция – не противоречие, а твёрдое понимание меры любой увлечённости.

Вспомним первое выступление Вир Норина: «Наука не знает и не может знать всей необъятности мира. И вера в то, что она уже нашла решение всех проблем, приведёт к катастрофе. Так могут думать лишь ослеплённые догматизмом или некритическим энтузиазмом люди… Наука будущего должна стать не верой, а моралью общества, иначе она не заменит полностью религии и останется пустота. Жажда знаний должна заменить жажду поклонения. ‹…› Даже самые важные научные теории в духовно-моральном отношении находятся на уровне мышления каменного века, если не будут переведены в сознательную мудрость человеческой морали, подобно тому как многие открытия были пророчески предвидены в индийской и китайской древней философии…

Когда-то и у нас на Земле велось множество дискуссий по миллионам вопросов, издавались миллионы книг, в которых люди спорили со своими противниками. В конце концов мы запутались в тонкостях семантики и силлогизмов, в дебрях миллионов философских определений вещей и процессов, сложнейшей вязи математических изысканий. В литературе шёл аналогичный процесс нагромождения изощрённых словесных вывертов, нагромождения пустой, ничего не содержащей формы.

И раздробленное сознание в тенётах этих придуманных лабиринтов породило столь же бессмысленные фантастические творения изобразительного искусства и музыки, где все достоверные черты окружающего мира подверглись чудовищной дисторсии. Добавьте к этому, что шизоидная трещиноватая психика неизбежно отталкивается от реальности, требуя ухода в свой собственный мир, мир порождений больного мозга, и вы поймёте силу этой волны в историческом пути человечества Земли. С тех пор мы опасаемся изощрённых дискуссий и избегаем излишней детализации определений, в общем-то ненужных в быстро изменчивом мире. Мы вернулись к очень древней мудрости, высказанной ещё в индийском эпосе “Махабхарата” несколько тысяч лет назад. Герой Арджуна говорит: “Противоречивыми словами ты меня сбиваешь с толку. Говори лишь о том, чем я могу достигнуть Блага!”»

Разговор не получился. Чтобы уподобиться Арджуне, необходимо смотреть в суть вещей, иметь внутренние силы и готовность увидеть то, от чего непроизвольно отводится взгляд менее мужественного человека.

Мы уже говорили о парадоксах искривлённой психологии. Но трудно промолчать, вспомнив образчики современного «искусства», с полным правом занимающего выставки и целые залы в музеях: груды искорёженной арматуры, бессодержательная мазня на газетной бумаге, рядом с которой, ничем не отличаясь, располагаются подобные же «творения» животных, грубые оковалки камня, претендующие на то, чтобы называться скульптурами…

Разговаривая через несколько дней с самоуверенными физиками, Вир Норин сознательно сбивает спесь с зарвавшихся интеллектуалов, используя ещё более резкие формулировки: «Даже если не требовать истин, основанных на непротиворечивых фактах, наука даже в собственном развитии необъективна, непостоянна и не настолько точна, чтобы взять на себя всестороннее моделирование общества…»

Этот поразительный вызов науке не раз приводил в смущение читателей кажущейся непоследовательностью. Крупный учёный, прославивший науку до того многократно, вдруг резко говорит обратное. Но противоречие мнимо. Отношение к науке своего времени писатель скопировал в роман, говоря о науке тормансианской. Помимо чисто эмоциональных личных моментов («взять пулемёт, встать у выхода из Академии наук и решать вопрос персонально», – так порой говаривал Иван Антонович), писатель понимал, что наука – лишь один из путей познания мира.