Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное

Черепа Иван обрабатывал сам: «Чтобы обнажить наружную и, особенно, внутреннюю поверхность такого черепа, внешне напоминавшего череп современного крокодила и длиной с ладонь взрослого человека, по возможности не повредив при этом своеобразного рисунка снаружи и следов пролегания нервов и кровеносных сосудов внутри, нужны не только твёрдая рука и адское терпение, но и (как мне тогда казалось) особое вдохновение. Иван Антонович делал эту работу отлично. Он был левша и гордился этим.

– У левши левая и п-п-правая сторона развиты од-д-динаково, – говорил он при случае, как бы объясняя свои успехи. Глядя на его уверенную, красивую работу, можно было пожалеть, что сам не левша»[69].

Большая и хорошо обработанная добыча позволила в деталях изучить бентозуха. Спустя пятнадцать лет Ефремов вместе со своим другом А. П. Быстровым издадут удивительную по полноте монографию, в которой детально опишут различные кости бентозухов, рассмотрят особенности роста этих животных, их половое различие, условия жизни и смерти.

Черепа бентозухов и их фрагменты составили целую серию – от крошечных, в два сантиметра, до обломков громадных, метровых черепов. Сами бентозухи, видимо, могли вырастать до 4–5 метров. Анализируя их рост, Ефремов пришёл к мнению, что бентозухи могли жить несколько сотен лет.

Пока драгоценные ящики с новыми находками ехали в бывшую столицу, Иван с товарищем по тракту добрались до Устюга. Древний город с богатым Соборным дворищем был в то время центром Северо-Двинской губернии.

Ближайшая станция железной дороги – Луза на реке Лузе. Наняв лодку, договорился с хозяином на утро. Иван отправился на крутой обрыв, чуть выше Устюга по течению – Гребешок. Опытный глаз за небольшое время мог осмотреть каждую складочку красного обрыва.

Про Амалицкого, который исследовал обрыв лет двадцать назад, жители ближних домов не помнили. Зато все рассказывали про недавно ушедшее время, про воскресные «променады» устюжских мещан, когда на Гребешке устраивались балаганы с «бакалеей», с прохладительными напитками, медовиками и пряниками. Отметился Гребешок лет двадцать назад и в полицейских донесениях – здесь однажды политссыльные устроили первую в Устюге маевку. А вот на изыскания Амалицкого никто внимания не обратил. Мало ли какая у заезжего барина блажь приключится? Не обратили устюжане внимания и на Ивана.

Иван долго сидел на краю обрыва, смотрел на Сухону, на Дымковскую слободу, на заречную сторону. Леса до горизонта, ступеньками… Слева церкви Дымковской слободы, где-то там, за ними начинается уже пройденный Никольский тракт. Люди спешат к перевозу. На паузок[70] заезжают на лошадях. По Сухоне туда-сюда снуют верткие лодочки, спешит с одного берега на другой маленький пароходик-труженик «Орлец».

Дальше надо было бы плыть в Опоки. Только вот быстро туда никак не доберёшься: нужного парохода иногда сутками ждать можно. Какое тут расписание: то на мель налетят, то в тумане станут…

Величественная картина, открывающаяся с высоты Опокских обрывов, достойна кисти самого лучшего художника. Но по сю пору внимание учёных было приковано к иной – геологической – картине. На крутейшем склоне можно наблюдать тонко переслаивающиеся породы перми: пестроцветные доломиты, мергели, глины и алевролиты.

Антракозии – раковины моллюсков, чешуя и отпечатки древних рыб, отдельные позвонки амфибий и рептилий, окаменевшие обломки каменных стволов – вот что нашел здесь Амалицкий. На отмели, на противоположном берегу, находили жеоды с кварцем и брахиоподы. Местных жителей из всех этих каменных зверушек интересовали только «чертовы пальцы» – белемниты. Их растирали, а образовавшийся порошок прикладывали к ранам.

(Спустя четверть века в Опоках побывают с экспедицией ученик Ефремова Пётр Константинович Чудинов и сын писателя Аллан[71].)

В утреннем тумане прошли на лодке устье Юга. Корабль экспедиции был невелик, в нём умещались лишь гребец, рулевой и поклажа: походный сундучок, вещмешок и ящик с инструментами.

Когда туман рассеялся, остановились на перекур. Как бы невзначай завёл Иван разговор о раскопках Амалицкого – оказалось, весь край знал о работах в Соколках, которые длились полтора десятка лет. Крестьяне, нанятые профессором, сначала сочли, что он из костей будет добывать золото, затем решили, что профессор хочет оживить древних чудовищ. Потом, когда в окрестных деревнях начал болеть скот, профессора обвинили в сношении с нечистой силой. Только вмешательство Велико-Устюжского епископа Гавриила спасло Амалицкого. Епископ не только с интересом осмотрел раскопки, но и благословил их. Пришлось крестьянам снять подозрение с профессора. Позднее рабочие вошли во вкус и радовались, как дети, когда им удавалось находить бугристые, шишкастые черепа парейазавров, которых они для простоты окрестили «назарками».

Хозяин лодки поведал Ивану, что сейчас раскоп заброшен, оплыл, и смотреть там не на что.