Иван Федоров

«…И так как вы божий закон и всякую истину оставили, не помышляете о крестном целовании и презираете нашу милость и милосердие, то мы рассудили при помощи божией правды и вашей неправды, оказанной великому кресту, мстить вам и наказать за ваши беззакония. И если по воле божьей с обеих сторон кровь прольется, то не по нашей вине, а по вашей неправде то станется!

Мы, христианский государь, не радуемся пролитию невинной крови: ни христианской, ни неверной. Познайте вашу неправду. Мы извещаем вас о нашей великой и могущественной силе сею грамотою нашею, которою объявляем вам войну!..»

В толпе крестились, вздыхали, плакали.

А кремлевские колокола звонили празднично, звонко, не умолкая.

***

Уже отъехали из Москвы царские воеводы князь Курбский, князья Куракин и Бутурлин, боярин Алексей Басманов и Данила Адашев, когда из Ливонии опять прибыло спешное посольство.

Побросав дела, ремесленный московский люд, купцы и гости бежали смотреть, как едут ливонцы в Кремль, в посольскую избу.

Крестились.

— Господи! Авось сговорятся! Авось без войны обойдется!

К концу дня стало известно: бояре согласились взять дань только за три года, с тем чтобы ливонцы впредь выплачивали государю тысячу венгерских золотых беспереводно. Но потребовали тотчас уплатить полагающиеся за три года сорок пять тысяч талеров. У ливонцев же денег с собой нет. Их опять отсылают назад. Послам передали слова царя, что теперь он сам пойдет собирать дань.

Иван Федоров зашел к Михаилу Твердохлебову. У Твердохлебова сидели несколько гостей и немец Ганс Краббе.

Присев на краю застолицы, отпивая мед, Федоров слушал торопливые, сбивчивые речи купцов.

— А я, братья, так разумею, — сказал хозяин Михаил Твердохлебов. — Выручать нам ливонцев надо.

— Знамо, хорошо бы! Святое бы дело совершили! — поддержали купцы. — Да что можно-то?

— Можно! — встав с лавки, отрубил Михаил. — Знаете, за ливонскими купцами никогда добро не пропадало. Стало быть, надо мошной тряхнуть. Соберем эти сорок пять тысяч талеров, дадим послам под расписку да еще и прибыток получим.

— Сорок-то пять тыщ — легко сказать! — поежился Игнат Шумов, ведущий торговлю хлебом.

— Ну, сгнои зерно-то в амбарах! — рассердился Михаил. — Или на аглицких гостей рассчитываешь?

— Какой на них расчет! Сколь они вывозят-то! У меня мыши больше сгрызут!

— Так чего же ты?!

— Больно много…

— О, вы совершите великое, угодное богу дело, не допустив войны! — встрял в разговор Краббе. — Воина очень, очень плохо!

Иван Федоров усмехнулся.

— Ишь, Михаил! Вы с немцем в одну дуду ныне дудите!

— Погоди! отмахнулся Михаил. — Немец, немец! Не в нем дело!.. Ну, как решим, братья? Соберем деньги?

— Выходит, придется собрать! — прокряхтел тучный Борис Козел, скупщик льна и шерсти. — Вернут небось… А без торговлишки оскудеем.

Забыв и яства, купцы принялись судить, кому сколько следует дать денег, Заспорили. Зашумели. Ганс Краббе откланялся, исчез.

Иван Федоров отозвал хозяина.

— Пойду я, Михаил. Ох, негоже творите. Смотри.

— Чем негоже? — удивился тот. — Али война лучше?

Но тут же взял Федорова за руку.

— Слышь, Иване, не толкуй ни с кем пока. Мы к завтрему сами государю доведем свои раздумья. Как решит уж… Не скажешь, а?

— Мне-то что? — недовольно пожал плечами Федоров. — Но уж и ты знай — я ваших дел не одобряю. Прощай.

…Московские купцы за один день выложили необходимую для уплаты ливонского долга сумму.

Однако царь запретил передать эти деньги ливонским послам. Через тех же адашевских людей стало известно: поступок купцов Ивана Васильевича разгневал.

— Худо! — сказал потемневший от тревог Михаил Твердохлебов. — А в грамоте-то царской написано, что крови проливать не хотим… Врешь! Хотим! Давно уж к сему готовились!

Иван Федоров был смущен.

В грамоте, верно, писалось о миролюбии.

— Поди, боится царь, что опять обманут его ливонцы! — не очень уверенно, но все же возразил он Твердохлебову.

— Какой еще обман, когда деньги — вот они! угрюмо ответил тот. — Оставь уж!

ГЛАВА III

Русские войска вторглись в Ливонию. 22 января, на рассвете князь Курбский выехал к ратникам своего сторожевого полка, затемно поднятым из шалашей и землянок, на боевом коне и не в шубе, а в доспехах.

— Слушай меня! — прокричал князь, поставив коня. — Волею государя идем ныне поревновать за святую веру, воротить исконные русские земли, освободить из плена наших братьев-христиан. Немецкие рыцари обманом захватили сей край! Они продали душу дьяволу, ругаются над церквами, позорят христианских жен и девиц, мучат всех, кто верит в господа Иисуса Христа и святую троицу! Испокон века умышляют они на Русь, видят поработить славянские племена. На несчастье же нашем воздвигли себе многие города, набили подвалы золотом, предаются блуду и глумлению над своими рабами. С богом в сердце и мечом в руке идем ныне, братья, на неверных и проклятых еретиков! Выжмите из душ своих жалость! Распалитесь праведным гневом! Иисус и святая дева Мария взирают на вас в сей час, славный для каждого! Ступайте же без робости вперед! Вас ждут милость государя и добыча!.. С богом!

Сняв шелом, он размашисто перекрестился.