Иван Федоров

К отцу Федору зашел его давний друг — доброписец Дорофей. Но отца Федора не случилось дома, и занимать гостя разговором пришлось Ивану. Поговорили о погоде, о недавнем приезде в Москву иностранных послов, а потом своротили на книжное рукоделие, которое больше всего занимало старого Дорофея и в чем уже начинал понимать толк шестнадцатилетний Иван.

Похваставшись своими успехами в этом многотрудном деле, Иван показал собственноручно им переписанную и украшенную «Псалтырь».

Дорофей медленно перелистал страницы, одобрительно кивая головой, и сказал:

— Хорошо! Хоть ты и молод, а делу уже новычен. Жаль, что не у меня ты учился. Такой ученик — гордость учителю.

Иван вздохнул:

— Учитель мой, Кузьмич, царствие ему небесное, в прошлую осень помер. Добрый он был человек, хоть и пьяница, не тем будь помянут. Из-за этой его слабости вышла у нас с ним однажды еще в школе история. Рассказать?

— Расскажи, — согласился Дорофей.

— Кузьмич в свободное время подрабатывал переписыванием книг. И вот, как увидел он, что я пишу не хуже его самого и заставки красиво рисую, так приспособил меня помогать ему переписывать книги. Поначалу небольшие, конечно — те, по которым ребят грамоте учат.

И вот как-то раз пришел в школу богатый купец. Важный, весь в соболях и бархате — будто боярин. Привел своего сына.

— Сможешь, — спрашивает, — выучить моего Васюту грамоте?

— Отчего ж не смогу, — отвечает Кузьмич. — Если сам Васюта не будет лениться — выучу.

— Только, — говорит купец, — невместно моему сыну с другими мальчишками по общей Азбуке учиться. Перепиши для него Азбуку, да поскорее. Хочу, чтобы была у Васюты своя книга и непременно с красными буквицами.

— Ладно, — ответил Кузьмич, — перепишу.

Дал купец Кузьмичу задаток за работу, и в тот же день начали мы Азбуку для купецкого сына переписывать. Кузьмич с начала до середины, я — с середины до конца. Писал я дома по вечерам с великим усердием и недели через две закончил. Получилось так красиво, ровно и чисто, что даже отдавать было жалко. Сутра понес Кузьмичу готовую работу. А был тот день праздничным, и Кузьмич начал его праздновать по своему обыкновению. Когда я пришел, он сидел за столом, а перед ним стоял штоф красного вина, наполовину уже пустой, и его любимая большая чарка.