Терем, как теперь известно, не азиатского происхождения. Под татарским названием легко узнать греко-римский гинекей, переделанный по византийскому образцу. Славянский мир вообще не может быть обвиняем в стремлении поработить женщину, напротив, он готов был упрочить за ней привилегированное положение. В этом пункте большинство славянских законов не согласуется с римскими, германскими или скандинавскими: в них не отводится места опеке над женщиной родственника-мужчины, она не низводится на степень вещи, которой можно распоряжаться. На Руси, по закону Ярослава, штраф за убийство,
Славянская Ева даже на русской почве до некоторой степени торжествовала. Было ли это, как думает ученый историк славянских законодательств Мацеевский, связано с ее участием в жертвоприношении в первоначальных славянских общинах, или создалось по другим причинам, факт остается фактом. Византия наложила на это русское явление печать своих собственных понятий, заимствованных главным образом из языческих учений. Константинопольские компиляторы хорошо усвоили афоризм, приписываемый Солону: «Мудрец ежедневно благодарит богов за то, что они создали его греком, а не варваром, человеком, а не животным, мужчиной, а не женщиной». Они приняли к сведению мысль Аристотеля, что гражданам предоставляется полная власть над детьми, рабами и женщиной. Они искусно перемешали эти мнения с христианскими понятиями о происхождении греха и проклятия.
«Что такое женщина – читаем мы в одном древнем поучении, попавшем на Русь с Востока, – „это сеть для мужей. Своим светлым лицом и глазами она производить чары… Что такое женщина? – Гнездо ехидны“. Ева византийского мира – существо „двенадцать раз нечистое“ и всегда опасное. В некоторые дни нужно избегать сидеть вместе с ней за одним столом, и даже мясо убитого ею тогда животного бывает ядовито. Поэтому в деревнях московского государства можно было видеть в XVI в. хозяек, ищущих кого-нибудь, кто бы согласился зарезать предназначенную в суп курицу. Чем женщина моложе и красивее, тем она опаснее и больше заслуживает проклятия. Поэтому для изготовления просфор берут только старых женщин.
Чтобы уменьшить зло, чтобы удалить опасность, женщину держат взаперти. «Сидит она за двадцатью семью замками, заперта на двадцать семь ключей, чтобы ветер не веял на нее, чтобы солнце не жгло ее белого лица, чтобы лихой молодец не увидел ее»… Что касается женщин высшего класса, то перечисленные в народной песне предосторожности применяются к ним буквально. Помещение боярыни находится в глубине дома. В него ведет особый вход, ключ от которого находится у боярина. Это своего рода тюрьма. Сюда не может проникнуть никакой мужчина, хотя бы он был самым близким родственником. Окна женского помещения выходят во двор, обнесенный высоким забором и защищенный таким образом от нескромных взглядов. Обыкновенно там имелась часовня или молельня, где женщина молилась. В церковь она ходила только в большие праздники, и при этом ее окружают большими предосторожностями. Она выезжает в закрытом экипаже, напоминающем монастырскую карету. Окна дверец в нем вместо окон затянуты пузырем, через который путешественница видит изнутри все, сама же остается невидимой. Ее обыкновенно сопровождает маленький отряд слуг – полупажей, полушпионов. Большинство из них никогда в жизни не увидят лица своей так усердно оберегаемой госпожи. Это и самим друзьям их хозяина удается очень редко. По правилу, жена не должна была показываться пред гостями мужа. Но делалось исключение, когда хотели оказать особое почтение избранным гостям. Среди пира происходила церемония, на которой как бы отразились рыцарские понятия Запада. По знаку хозяина боярыня спускалась по лестнице из своего терема, одетая в лучшие свои наряды, с золотым кубком в руке. Коснувшись его своими губами, она потом подавала его каждому гостю. Затем становилась на почетное место и принимала от них поцелуи.