Иван Грозный

Одновременно с религиозным настроением в Курбском проявилось национальное чувство. Один польский поэт в своих стихах сравнивает родину со здоровьем: ее начинаешь ценить только тогда, когда утратишь. Раз Курбский послал князю Острожскому славянский перевод одной речи Ивана Златоуста. Каково же было его негодование, когда этот магнат, будучи православным, несмотря на подданство королю, перевел эту речь на «варварски» польский язык! Курбский вступил в ожесточенную полемику с литовскими сторонниками Федора Косого и других русских ересиархов, бывших когда-то его друзьями. Он боролся и с иезуитами, называя их волками, которых пускают в овчарню, и не хотел примириться с ними даже тогда, когда они выступали против протестантов. Чтобы лучше бороться с «волками», он, хоть и поздно, принялся изучать латынь. По его настоянию один из его товарищей по изгнанию молодой князь Оболенский оставил жену и детей и уехал учиться сначала в Краков, а потом в Италию. До нас дошли некоторые плоды многообразной деятельности Курбского – переводы отрывков из творений Ивана Златоуста и Евсевия, а также предисловие к «Новому Маргариту».

Прежде чем написать все эти вещи, Курбский начал переписку с Иваном, напоминал ему о своих заслугах и обидах, упрекал его в злоупотреблении властью, обличал его порочную жизнь и недостойных любимцев, развратников, как Басманов, кровопийц, как Малюта Скуратов. Но главный вопрос, заключавшейся в несогласии между царем и известной общественной группой, оставался в стороне незатронутым, что значительно ослабляет историческую ценность переписки Курбского. Нужно помнить, что этот изгнанник вызвал на литературный поединок самого царя всея Руси. Он обобщил значение постигшей его опалы и питаемых им мстительных чувств. Личный конфликт с царем приобрел в его изображении значение великой борьбы между прошедшим и будущим, между старым и новым порядком, между враждующими двумя линиями дома Рюрика. Этот литературный памятник открывает собой целую эпоху в русской истории. Вместе с ним великая северная держава выступает на сцену новой истории.

Иван мог и пренебречь вызовом Курбского. Казалось, что его гордость и должна была заставить его принять именно такое решение. Однако темперамент и стремление нового человека вовлекли его в полемику, благодаря чему мы имеем не только важный исторически документ, но и знакомимся с замечательным писателем, каким был Иван. Правда, он очень словоохотлив, часто неясен, говорит о посторонних предметах. Нельзя говорить о красоте его стиля, но он вносит в полемику вдохновение, пыл, силу. Его слова и замечания бьют в цель, как стрела. «Зачем ты за тело продал душу? Побоялся смерти по ложному слову твоих друзей?» Прибавьте к этому обширную эрудицию, которую Иван проявляет в своей переписке. Вы чувствуете в нем ученого. Доказывая, что государь должен слушать своих советников, Курбский ссылается на Священное Писание, а разве он забыл Моисея? Курбский объявляет преступными казни, совершающаяся по повелению Ивана, а что делал царь Давид? Относительно отъезда и других привилегий, защищаемых Курбским, как достояние всех людей его круга, Иван благоразумно не говорил ничего. Он свое внимание обращает лишь на политическую теорию абсолютной власти государя. «Мы свободны наказывать и награждать, кого хотим, и ни один государь русский никогда никому не давал отчета в своих действиях».

Я уже отметил в политической жизни Москвы XVI в. явление, к которому мне еще придется вернуться. Я говорю о молчаливом соглашении, которое как бы заключили деятели той эпохи с целью прикрывать действительность приемами показной политики. Такая система часто спутывает события, лица и роли. Иван и Курбский, вступив в публичный поединок, старались не отступать от тактики умолчаний. Они не хотели снимать с действительности те покровы, под которыми наносили друг другу жестокие удары. Защищаясь против массы цитат, которыми царь засыпает своего противника, Курбский ссылается на превосходство своего литературного образования. Он стыдил царя, что тот шлет неграмотные послания в страну, где много людей, хорошо знающих грамматику, риторику, диалектику и философию. В этом можно видеть указание на гласный характер переписки царя с Курбским, но оба они тщательно избегали называть главные предметы спора своими именами.

Неизвестны даты первых трех посланий. Четвертое же сам Иван пометил Вольмаром. Очевидно, оно было написано сразу после взятия этого города в 1577 году. Царь не упустил случая извлечь из этой победы аргумент для себя. Ему очень хотелось подчеркнуть, что она досталась ему без всякой помощи Курбского и его друзей. В ответном письме Курбский ссылался на Цицерона, но противник молчал. Курбский шлет новое послание. Ответа нет. На сцену выступил Баторий: у царя явились новые заботы.