Иван Грозный

Со второй половины XV века в Москве заметно особенно усиленное изучение византийских судебников, летописных сводов, исторических хроник и богословских сочинений. Московская интеллигенция переживает, подобно западной — романо-германской, своего рода Возрождение. Но в то время как на Западе зачитываются писателями более ранней, классической эпохи, на Руси остаются верны своим средневековым византийским учителям. В одном сходятся и те и другие гуманисты: в высокой оценке новогреческих ученых, в которых видят как бы живой, балканский, обломок древнего мира. Между тем как в Италии глубоким почетом окружают Виссариона и Гемиста Плетона в качестве знатоков древнегреческой литературы, в Москву выписывают с Афона Максима Грека, который за время пребывания на Руси (с 1518 г.) становится направителем ученого интереса и средоточием живых философских и богословских споров.

В правительственной практике Ивана III можно заметить значительное влияние византийских образцов и примеров, сведения о которых проникли через ученую среду. Только хорошо вышколенная группа законоведов способна была редактировать такие своды, как великокняжеский Судебник 1497 г. и царский Судебник 1550 г. А московские судебники производили на иностранцев, склонных вообще видеть во всем обиходе московитов только варварство, неожиданное впечатление большой культурной работы, отчетливой, ясной и продуманной. Герберштейн в описании Московии, которую он посетил в 1525 г., считает нужным привести выдержки из Судебника Ивана III; он забывает прибавить, что в это время ни на его родине, в Германии, ни вообще где-либо на Западе не было ничего подобного. Судьи изнывали под тяжестью запутанных, не приведенных в систему правовых положений разных времен, которые они стремились напрасно связать и осмыслить своими университетскими воспоминаниями из области изучения римского права.

Особенно поразительным казалось московское судопроизводство англичанам, у которых суд, построенный на прецедентах на старых решениях, хранившихся в архивах, требовал огромной памяти от судей и адвокатов и создавал благодаря этому обширный класс профессиональных ходатаев. Уже первый из описавших Московию англичан, Ченслор, одобряет русское судопроизводство в том отношении, что «здесь нет юристов, которые бы вели процессы на суде; каждый сам правит свое дело и подает челобития и ответы письменно, противно английскому судопроизводству» (курсив мой. — Р. В .).

Принципы античной философии права, которыми проникнуто византийское законодательство, оказали свое воздействие на московских законоведов, а через них и на другие круги читающего общества. Оттуда, из римской юридической сокровищницы, взята идея естественного, прирожденного человеку, права, которую каждый из публицистов XVI века выражает на свой манер. Курбский, стараясь защитить право боярина на отъезд, говорит о непохвальном обращении царя, который «затворил русскую землю, сиречь свободное естество человеческое, аки во адове твердыне». Пересветов особенно горячо требует истребления рабства и в предоставлении людям свободы видит осуществление «правды», которая в его глазах несравненно выше «веры» (догматических положений). У него идеальный государь, чертами которого он облекает турецкого султана Мухамеда, освобождая кабальных и обращая их в свою гвардию, творит божью волю. Пересветов рассказывает даже что-то вроде Фаустовой легенды: как дьявол искусил Адама после изгнания из рая, взявши с него запись и забравши его в неволю; как бог сжалился над человеком, вывел его из ада и изодрал запись; всякий, кто пытается вновь взять с людей запись, т. е. закабалить их, служит дьяволу. Наконец, еретик рационалист Матвей Башкин считает рабство противным христианскому учению, которое в его глазах совпадает с разумом.

3

Без сомнения, московским правителям много помогли благоприятные внешние условия — обстоятельства, не зависящие от их воли: за них была наличность притягательного центра, — изумигельное географическое положение Москвы; за них была непрерывность династии. Наконец, могущественную поддержку им оказывала влиятельная, просвещенная корпорация страны — духовенство. Однако не бывает удачи без уменья приспособляться к счастливым условиям, т. е. без великого политического искусства.

Московские правители сумели использовать все выгоды своего положения. Трудно найти другую государственную систему, которая бы в такой мере давала возможность использования различных классов общества для проведения определенной цели. Никто из европейских государей XVI века не был способен на военную мобилизацию такого размаха, как Иван IV в (начале Ливонской войны, когда двинуты были к Балтийскому побережью конные массы с Волги, из ногайских степей и даже с Терека.