Иван Грозный

Из богатого содержания этого исследования я позволю себе привести одну деталь, которую можно считать счастливым открытием П. А. Садикова. Мы узнаем, что разделению всей территории страны на опричную и земскую части предшествовали тщательные хозяйственно-географические обследования, предпринимавшиеся, царем лично. «Начиная с 1563 г. Иван усердно знакомится с жизнью и бытом провинции. В мае этого года он объехал Оболенск, Калугу, Перемышль, Одоев старый, Белев, Козельск, Воротынск — все старые «удельные» гнезда князей Одоевских, Оболенских, Белевских, Воротынских, Перемышльских, Козельских. В этих уездах Грозный сам наблюдал и «великие отчины» княжат, и свои дворцовые села. Осенью того же года, с 21 сентября по 1 ноября, он побывал в гостях у кн. Владимира Андреевича — в Можайске и Старице, причем объехал и дворцовые села князя Владимира; вместе с последним Иван затем переехал в другие его вотчины, Верею и Вышгород, и здесь также осмотрел княжеские дворцовые села». Вернувшись в Москву, царь сейчас же «выменивает» у Владимира Андреевича особенно ему понравившийся Вышгород с уездом и в Можайском уезде несколько волостей. «На следующий год, 7 мая, царь вновь с семьей отправился «к Троице»… В этот свой «объезд», длившийся до 8 июня, он побывал также в Переяславле и «в селах своих, в Слободе, в Озерецком, да в Можайску и в Можайском уезде в новых селах и в Вяземском уезде в Круговых селах, в Верее, в Вышгороде». Наконец, осенью 1564 г. Грозный довольно долго прожил в Суздале, откуда вернулся «на спех», получив тревожные сведения о набеге татар на Рязань».

Подводя итог этим поездкам, П. А. Садиков говорит: «Когда вслед затем внешние и внутренние политические обстоятельства сложились так, что спешно пришлось выделять для испомещения образуемого «опричного» войска новую территорию, то в «государев удел» в первую же очередь поступили и почти все осмотренные Грозным в 1563–1564 гг. местности…»

Такими словами русский историк наших дней рисует нам интереснейшую страницу жизни Грозного, показывая его как предусмотрительного военно-технического организатора.

Публикации Записок о Московии Штадена и Шлихтинга лишь на немногих русских историков произвели впечатление нового материала для осуждения Грозного как нервического капризного тирана, а опричнины как системы террора и ограбления больший части государства.

Большинство ученых реагировало на эти старые обвинения, выплывшие наружу лишь через три с половиной столетия, новыми исследованиями, которые показали реформаторский, конструктивный характер учреждений, называвшихся опричниной в течение семи лет (1565–1572 гг.) и нисколько не оборвавшихся в 1572 г., когда произошла лишь перемена их наименования.

В 1570–1572 гг. происходила чистка личного состава учрежденного в 1565 г. «государева удела», и в связи с этим устранено было ставшее непопулярным название его опричниной. Борьба с внутренним врагом оказалась успешной; оттого ослабели казни и опалы. Территории учрежденного в 1565 г. «государева удела» предстояло в дальнейшем расширяться, а его администрации разрастаться, ввиду того, что увеличивались трудности внешней войны.

П. А. Садиков в статьях «Из истории опричнины XVI века» (1940 г.) и «Московские приказы-«четверти» во времена опричнины» и И. И. Полосин в сочинении «Что такое опричнина?» (1942 г.) показали наглядно эту эволюцию: по мнению названных исследователей, создание «государева удела» вовсе не было изоляцией царского двора от остального государства, а составляло выделение из державы важнейшей группы земель для того, чтобы здесь глава государства, не стесняясь традиционными приемами администрации, мог развить на просторе новые, более гибкие и широкие формы управления, применить новые способы организации военной и финансовой системы; вырабатывавшееся в «государевом уделе» устройство должно было, по мысли реформатора, служить образцом и школой для земщины, которая только таким обходным путем могла быть втянута в новое государственное хозяйство.

. Дипломатия Ивана Грозного

В одном из писем к английской королеве Сигизмунд II, считавший себя особенным мастером дипломатического дела, говорит об опасности проникновения в Москву инженеров, орудий и технических сведений: «Ясно, что мы до сих пор побеждали царя только потому, что ему было неизвестно военное искусство, дипломатические приемы и уловки».

В этих словах заключалось большое незнание Москвы и неверное суждение о мнимой ее некультурности. Если Московская держава, благодаря трудности сообщений с Западной Европой, отставала от нее в технических изобретениях, то своей стройной могущественной военно-административной организацией, своей искусной, обдуманной, последовательной дипломатией Москва, напротив, значительно превосходила западноевропейские государства. В этом сказалась своеобразная культура великорусского народа, дисциплинированная, по выражению товарища И. В. Сталина, «потребностями самообороны», выросшая на традициях усердно изучавшейся в Москве византийской ученой мудрости.

1