Самое дорогое удовольствие для него теперь – проводить долгие часы в сокровищнице, где царь разглядывает драгоценные камни, ссыпанные в сундуки. Пятнадцатого марта он приглашает английского посланника Джерома Горсея спуститься туда вместе с ним. Иван перебирает дрожащими пальцами алмазы, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуга, гиацинты. Отблеск сокровищ оживляет его жадный взгляд. Он знает происхождение каждого и цену, которую нежно шепчет. Кажется, истово страдает, расставаясь с ними. Набрав горсть бирюзы, говорит гостю: «Смотрите, как она меняет цвет. Она бледнеет, она предвещает мне смерть, я отравлен». Потом показывает на свой скипетр из рога единорога,[22]
оправленный в драгоценные камни («Они стоили семьдесят тысяч рублей», – уверяет он), и просит своего доктора нарисовать на столе круг этим знаком своей царской власти. Лекарь подчиняется. Тогда Иван приказывает принести пауков и сажает их недалеко от черты. Те, кто ее пересекают, тут же умирают, остальные остаются в живых. «Вот верный знак, – говорит царь. – Меня не может спасти даже рог единорога». И снова возвращается к камням. «Вот самый дорогой и самый известный алмаз Востока. Я никогда никак его не использовал. Он умеряет злобу и сладострастие, возвращает невинность. Крошечный кусочек, растертый в порошок, способен отравить лошадь и человека тоже». Пальцем показывает на рубин: «О! Он благотворен для сердца, мозга, улучшает память, очищает кровь... Посмотрите на этот изумруд – в нем все цвета радуги. Этот камень – враг нечестности. Попробуйте. Я люблю разглядывать этот сапфир. Он придает храбрости, дарит сердцу радость, укрепляет все жизненные силы; он отвечает за глаза и зрение, лечит кровавые раны, дает силу мышцам... Все они – дары Всевышнего, у каждого свои секреты, но Он открывает их людям, чтобы они могли ими пользоваться и созерцать их – друзей милости и добродетели, врагов пороков...» Иван говорит все с большим усилием и внезапно теряет сознание. Его уносят.Когда приходит в себя, то не говорит о соборовании. Царь все еще верит в возможность выздоровления совместными усилиями священников, лекарей и знахарей. К тому же он говорит митрополиту, что в случае внезапной кончины хотел бы быть похоронен как простой монах. То же желание было и у его отца, Василия III. Над Кремлем повисла зловещая тишина. В церквях служат молебны о выздоровлении государя.
Семнадцатого марта, приняв теплую ванну, Иван почувствовал себя бодрее. На следующее утро ему стало явно легче. Вспомнив, что волхвы предрекали на этот день его смерть, говорит Бельскому: «По словам предсказателей, сегодня я должен был бы испустить последний вздох, я же чувствую, что силы возвращаются ко мне. Пусть эти обманщики сами готовятся к смерти!» Бельский извещает об этом волхвов. Те невозмутимо отвечают: «Подожди, день еще не закончился». Готовят вторую ванну с горячей водой, Иван с наслаждением в нее погружается. В ней проводит три часа, после чего ложится в постель отдохнуть. Просыпается он в веселом расположении духа. Поднимается, надевает домашнее платье, велит привести песняров и поет вместе с ними. Отпустив их, просит Бельского сыграть с ним партию в шахматы, но он так слаб, что не в состоянии передвигать фигуры. Король, ферзь неожиданно падают и катятся по полу. Вдруг Иван роняет голову на доску, руки его безвольно свешиваются. Все кричат, бросаются к нему, доктора осматривают его и растирают тело водкой и ароматными маслами, чтобы привести его в чувство. Но все бессильны.
Исполняя волю покойного, митрополит читает над мертвым телом молитвы, которые произносят над постригаемым. Обмытый, причесанный, в монашеском одеянии, он получает новое имя – Иона. Деревянный крест и икона Вознесения Господня лежат у него на груди. В сенях шепчутся о том, что смерть не была естественной, что царя отравили Бельский с Годуновым, стремясь захватить власть: нет никаких сомнений, что слабоумный Федор будет игрушкой в их руках. Бояре с трудом скрывают облегчение, но, столпившись у тела, облаченного в монашеское платье, по привычке дрожат. Возможно ли, что бесконечному кошмару наступил конец? Не поднимется ли государь внезапно со своего ложа и, гневно сверкая глазами, не отправит ли их на казнь?