Иван Грозный

В середине ноября Ям-Запольский – город, лежащий на пути к Новгороду, между Заболочьем и Порховом, – был избран по взаимному соглашению местом встречи уполномоченных. Представителями царя были незаметные фигуры: князь Елецкий, которому, по словам Замойского, недоставало только княжества, чтобы быть князем, Роман Олферьев-Верещагин и дьяк Связев. Польский король со своей стороны послал блестящих дипломатов: князя Збаражского, воеводу Броцлавского, князя Альберта Радзивилла, маршала двора и секретаря Гарабурду. Уполномоченные Батория привезли с собой детально разработанные инструкции. Каковы были эти инструкции? Прибывший одновременно с уполномоченными Поссевин ничего о них не знал. Причиной этого было недоверие короля, ясно проглядывавшее в его письме к Поссевину, написанном в это время. Баторий не без горечи противопоставляет преданность Польши Святому престолу неожиданному усердию папского легата, с каким он относится к интересам третьего лица, ничем не заслужившего подобного внимания.

Двусмысленность, на которой была основана миссия иезуита, неизбежно должна была привести его к этой немилости. Если бы он обманул надежды одного из противников, он должен был внушать подозрение другому. Это отзывалось на его роли до конца переговоров, тянувшихся с 13 декабря 1581 года до 15 января 1582 года. Русские укоряли его, что он держит сторону поляков, а Замойский называл его «плутом» и «изменником».

Он даже сомневался в его религиозных стремлениях, находил, что он больше заботится о политических расчетах, чем о «небесных силах».

III. Ям-Запольское перемирие

Я избавлю своих читателей от подробностей этих переговоров, указав на глубоко научный труд Пирлинга, в котором я мог бы лишь отметить неправильности некоторых суждений. Ям-Запольский, полуразоренное местечко в опустошенном крае, едва мог вместить поляков с их многочисленной свитой. Москвичам пришлось искать приюта по соседству, в деревне Киверова Гора. Так как посредник поселился там же, то заседания конгресса происходили у него в этой деревне, в курной избе. Под скромной кровлей, между импровизированным алтарем и печью, из которой дым за неимением другого выхода валил через окна и к концу каждого заседания делал уполномоченных похожими на трубочистов, – решалась судьба двух государств.

Когда по традиции был составлен род протокола, обе стороны предъявили чрезмерные требования, что ввело Поссевина в заблуждение. После беседы с москвичами он пришел к заключению, что уступка поляками русским нескольких городов является обязательным условием для заключения мира. Он тотчас же обратил все свои усилия на этот пункт и, думая, что помогает одной стороне, играл на руку другой. Обе стороны остерегались сказать ему свое последнее слово. Поляки окончательно установили свой ультиматум только к концу декабря. Пирлинг в данном случае несправедливо упрекает Замойского в недостатке проницательности. Точно так же напрасно он предполагает разногласие между королем и его канцлером, между канцлером и уполномоченными. Ученый историк, кажется, положился на напечатанный Кояловичем русский сборник польских документов. Замойский был предан королю. В качестве главного полководца и канцлера он мог выбрать уполномоченных только из круга людей своего образа мыслей.

В середине декабря Поссевину было передано письмо Замойского, в котором он категорически заявлял, что никакие уступки относительно Ливонии не будут сделаны. Двадцатого декабря гонец привез уполномоченным от канцлера другое извещение, в котором он говорит о возможной уступке трех городов, на чем русские недавно настаивали, иезуит был удивлен и даже смущен. Но этот факт был естественен. Письмо Замойского к Поссевину относится к 13 декабря 1581 года. Одновременно он писал и королю в том же духе. Но шестнадцатого декабря пришло известие, что шведы одерживают в Ливонии победу за победой. Запасы пороха опаздывали в пути. На следующий день канцлер решился изменить свои инструкции. Теперь он указывал уполномоченным три пути для достижения соглашения. Одним из них была указанная уступка. Города, о которых шла речь, были незначительны, ими можно было пожертвовать, и Баторий выразил на то свое согласие. Замойский упоминает об этом факте в письме к королю от 26 декабря 1581 года. Следовательно, здесь разногласия не было. Что же касается разногласия между канцлером и уполномоченными, то Пирлинг стал жертвой той мистификации, что и посредник 1581 года. Канцлеру надлежало бы посвятить посредника в курс дела. Но поляки условились держать его на некотором расстоянии от себя. Его терпели из уважения к папе, но охотно бы обошлись и без него.