Иван Грозный

Поссевин, как говорится в протоколе этого заседания, составленном в Москве, решился приписать естественным причинам отсутствие растительности на своем лице. Он не бреет его. Но Иван уже увлекся спором и удвоил силу нападения. Противнику приходилось плохо. Он ловко направил спор на вопрос, где все преимущества были на его стороне, именно на вопрос о первенстве папы. Русская церковь по-прежнему почитала святыми пап первых веков – Климента, Сильвестра, Агафона. Но их преемники, отвергнув бедность первых христиан, живут в роскоши, поразившей Шевригина. Они заставляют носить себя на престоле и ставят на своем сапоге знак Святого креста. Они забывают всякий стыд и всенародно предаются разврату. Эти новые первосвященники лишились первоначального достоинства. Напрасно Поссевин делал отчаянные знаки, стараясь прервать поток обвинений. Его предупреждали раньше. Сам он виноват, если прения окончились печально для него и его господина. Иван уже не владел собой. Когда Поссевин попытался было вступиться за папу, Иван закричал: «Твой римский папа не пастырь, а волк!» – «Если папа волк, то мне нечего больше и говорить».

Этот ответ и вызвавшее его оскорбление находятся в русской версии. В напечатанном же рассказе Поссевина (Moscovia) его нет, но, кажется, в рукописи этот инцидент упоминается.

Согласно русской версии, спор на этом и кончился. Иван расстался на этот раз с иезуитом приветливо и поспешил послать ему кушанья со своего стола. Поссевин же утверждает, что спор продолжался и стал еще горячей. Царь был готов ударить противника своим знаменитым жезлом, а присутствовавшие при этом москвичи даже думали, не бросить ли его в воду.

Во всяком случае, расстались нехорошо. Приглашенный 28 февраля во дворец Поссевин не обнаружил желания продолжать спор. Царь сам, как бы желая загладить свою резкость, предложил ему представить записку о различии, существующем между обеими церквами. Но иезуит убедился, что это будет напрасный труд, и он ограничился тем, что преподнес государю латинский экземпляр книги Геннадия о Флорентийском соборе и думал, что этим покончит с опасным вопросом. Он не принял в расчет капризного и своенравного характера Ивана, который готовил ему сюрприз.

Свидетельства, относящиеся к этому эпизоду, противоречат друг другу. По русской версии, Поссевин выразил желание посетить один из столичных храмов. Царь предложил ему присутствовать с ним вместе на церковной службе, которая будет обставлена ради него со всей пышностью православных обрядов. Иезуит охотно принял это предложение. Но осмелился войти в храм раньше царя. Из-за этого поднялся спор. Чтобы прекратить его, царь приказал отвезти иезуита во дворец и продолжать с ним рассмотрение очередных политических дел. По рассказу Поссевина, он отклонил приглашение и старался скрыться, тогда как бояре силой старались увлечь его по направлению к церкви. В обоих рассказах есть своя доля правды и вымысла. Вероятнее всего, что иезуит высказал естественное любопытство, но не пожелал фигурировать в компрометирующей его обстановке. Не подлежит сомнению, что попытка, для которой Рим принес в жертву интересы своей польской паствы, окончательно не удалась в Москве.

Одиннадцатого мая 1582 года Поссевин простился с царем. Отправившийся в Рим вместе с легатом русский посол Яков Молвянинов повез туда только приветствие на словах да соболей в подарок. Представитель папы был на виду во время переговоров между Польшей и Москвой. Он мог даже приписать себе значительную роль в этих переговорах. Но его дело носило чисто мирской характер и противоречило тем интересам, о которых должна была заботиться церковь. Поэтому и достигнутому им успеху грозила та же неудача, какая постигала раньше попытки пап.

V. После перемирия