Иван Грозный

В эту теорию Иван внес субъективный элемент. Его мы не находим ни у одного из его предшественников, не встречаем даже и у его преемников. Петр Великий считал себя первым слугой своего народа. В глазах же Ивана монарх стоит выше своей державы и представляет собой нечто вроде какой-то божественной ипостаси. В оскорбительных посланиях к Баторию он заявляет, что государь выше державы, которой он повелевает. Польша победила. Московское государство вынуждено было принять ее требования. Но царь не хочет подчиниться этой необходимости: он парит в какой-то высшей сфере, где никто не может посягнуть на его права и достоинство. Это тонкое рассуждение было продиктовано не столько логикой, сколько непосредственным чувством. Впрочем, идеи и чувства Ивана часто так смешиваются, что необходимо их подвергнуть хотя бы беглому анализу.

IV. Идеи и чувства

Грозный много страдал, и эти преувеличивавшиеся обыкновенно им страдания многие выводили из глубокого нравственного источника. Иван живо сознавал пороки и недостатки политического и социального строя своего государства и чувствовал свое бессилие бороться с этим злом более или менее действительными средствами. Мучительное раздвоение ощущалось им в собственном духовном мире. Он ясно видел свои недостатки, постоянно бичевал себя за них, но не мог или не хотел от них избавиться. Но было бы ошибкой считать это раздвоение результатом недовольства самим собой. Представители школы Юрия Самарина, склонные видеть в Иване одинокого и непонятого современниками героя, конечно, заблуждались. По их мнению, он только один видел зловещие признаки наступающего разложения. Не находя никого, кто бы мог разделить с ним его презрение и ненависть к существующему порядку, он терял власть над собой в своем мучительном одиночестве и разил в отчаянии все, что окружало его. Он не умел разобраться между добром и злом, существовавшим в нем самом и вне его. Ему недоставало воли, соответствовавшей силе его ума.

Подобная оценка несправедлива как по отношению к государю, так и по отношению к его эпохе. Иван был знаком и встречался с такими людьми, которые лучше его понимали необходимость оздоровления общества и знали, какими средствами оно может быть достигнуто. Идеалы сторонников Нила Сорского отличались большей возвышенностью, чем стремления самого царя. В своей борьбе с боярством Иван отлично понимал, что делал и кому наносил удары. Было бы исторической ошибкой представлять его, подобно Бесстужеву-Рюмину, каким-то Гамлетом, который по своему темпераменту склонен к отвлеченным построениям, но совершенно бессилен сделать решительный шаг в действительной жизни. Ибо опричнина – не абстракция, и Гамлет не мог бы вести такую тонкую игру с выдающимися дипломатами.

Иван отлично знал, чего хотел. Некоторые видели доказательство безволия в том, как Иван обращался с людьми, служившими ему орудием для проведения в жизнь его планов. Он постоянно ломал эти орудия, не удовлетворяясь ими. Но бросая одни, он искал другие. Это свидетельствует о том, что он сам не способен был воплотить свои идеи. Он был будто бы скорее человеком мысли, чем дела, теоретиком и даже художником. Он понимал все прекрасное и доброе, но был бессилен воплотить отвлеченные представления в действительность. Он любил сильные ощущения и искал художественных эффектов даже в ужасах своих казней… Это – положения Константина Аксакова. Исходя из этого взгляда, нужно признать, что глава государства должен все делать сам. Но этого не достигал и Петр Великий. Не без основания его упрекали в том, что он много внимания уделял мелочам. Преобразователь нуждается в сотрудниках. У Грозного в распоряжении были или такие ничтожества, как Бельский, или же такие чудовища, как Скуратов. Поэтому он совершал свое дело собственными силами даже тогда, когда в этом не было необходимости.

Как и Петр Великий, он был только продолжателем. Он шел по пути своего деда. В борьбе прошлого с будущим он выступил защитником тех самых нравственных, интеллектуальных, социальных и особенно политических интересов, за какие боролся и тот. Но в эту борьбу он внес кое-какие новые идеи и средства. Иван III действовал молча, одним топором. Иван IV не откладывал в сторону этого топора, но дополнял работу палача экономическими преобразованиями и речами. Можно ли было молчать, когда говорили вокруг? Время молчания наступило после, когда теория деспотической власти одержала победу и покорила всю державу. Чтобы Курбскому ответило хотя бы слабое эхо, нужно было, чтобы в Европе началось новое революционное брожение: тогда в России раздался голос Радищева. В XVI веке на Руси все рассуждали громко: Иван не мог остаться в стороне и говорил.