Иван Грозный. Борис Годунов. История правления первого русского царя и его избранного преемника

Еще при Грозном московская власть сочла необходимым вмешаться в «крестьянскую возку»: Грозный дал какое-то, точно нам не известное, «уложенье» против вывоза крестьян и установил «заповедные лета», в течение которых был запрещен вывоз и выход крестьян и посадских тяглецов. Какой срок (или какие сроки) разумело «уложенье» Грозного, неизвестно. Оно действовало в 1584 году: рязанские землевладельцы ссылались на него, жалуясь царю Федору, что влиятельный дьяк Шерефединов «крестьян насильством [из] твоих государевых сел и из-за детей боярских возит мимо отца твоего, а нашего государя, уложенья». На «заповедные лета», в которые посадским и крестьянам нельзя было выходить, указывалось и в 1591–1592 годах. При этом указания делались и на прошлые «лета» и на будущие: предписывалось возвращать тех тяглецов, которые «с посаду разошлись в заповедные лета», и запрещалось впредь вывозить «крестьян в заповедные лета до нашего указу». Стало быть, установленное при Грозном ограничительное «уложенье» признавалось временным («до нашего указу»), но было длительным и простирало свою силу на целый ряд лет. Приостановка «крестьянской возки» имела в виду вообще удержать рабочее податное население на местах и прекратить его массовый уход, а затем – закрепить его за «воинскими людьми» в мелких поместьях и удержать крестьян от перехода на льготные земли крупных и привилегированных владельцев, от которого «великая тощета воинским людей прииде». Правительство Бориса, стало быть, наследовало от Грозного его ограничительные меры и продлило их действие; но вместе с тем оно внесло в них и некоторые новости. В 1597 году последовал знаменитый указ об установлении пятилетней давности для исков на «выбежавших» крестьян. Правительство предписывало: «давать суд» и «по суду и по сыску» велеть «беглых крестьян» возить «назад, где кто жил» только в том случае, если крестьяне, «до нынешнего 7106 [1597] года выбежали за пять лет». На тех же, кто «выбежал» «лет за шесть и за семь и за десять и больше», суда давать было не приказано, за исключением таких дел о беглых, которые были уже «засужены», то есть начаты в судах; эти дела надлежало закончить – «вершити по суду и по сыску». Установление давности, очевидно, смягчало применение меры, установившей «заповедные лета». Нарушивший «заповедь» и убежавший в неуказные «лета» крестьянин получал возможность остаться на новом месте, если со времени его ухода истекло пятилетие. В 1601 и 1602 годах последовали новые указы в ограничение, по-видимому, тех же «заповедных лет». Царь Борис в 1601 и 1602 годах в тот самый срок (конец ноября), когда обычно совершались крестьянские переходы и вывозы, дал разрешение на выход – «во всем своем государстве от налога и от продаж велели крестьянам давати выход». Впрочем, эта льгота дана была не непосредственно крестьянам, а их землевладельцам: «а отказывати и возити крестьян дворяном», говорил указ и перечислял разные чины служилых людей, дворян «обычных». Разрешая «возку» простым служилым владельцам, указ, однако, запрещал ее крупным лицам – высшему духовенству и монастырям, боярству и дворянам «большим». Царь отказывался возить крестьян и за себя «в дворцовые сёла и черные волости». Дело имело такой вид, что только на мелкопоместных землях во всем государстве, кроме Московского уезда, землевладельцы получали право меняться в отдельных случаях отдельными крестьянами, не превращая «отказа» и «вывоза» в систематическую хозяйственную операцию: «а которым людем промеж себя в нынешнем во 110 году крестьян возити, – говорил указ, – и тем… возити меж себя, одному человеку из-за одного же человека, крестьянина одного или двух, а трех или четырех одному из-за одного никому не возити». Смягчение «заповедных лет» получалось неполное: жалуя крестьян «от налога и от продаж» восстановлением выхода, царь Борис стремился явно не к свободе крестьянского передвижения, а к удобству и выгодам поместного служилого класса, обеспечивая его от покушений на закрепленный за ним крестьянский труд со стороны крупных и сильных землевладельцев, а также и от бродяжничества самих крестьян. В данном случае интересы помещиков совпадали с правительственными, и Борис их поддерживал именно по этой причине. Крестьянский «выход» сам по себе не представлял для него желанной цели; напротив, прикрепление трудовой массы и ее регистрация на государевом тягле или во владельческом дворе были для правительства очень желательны. Оно, без сомнения, желало укрепления крестьян на местах, а пока этого не было, стремилось направить их передвижение сообразно своим видам; но оно не решалось на полное и категорическое провозглашение крестьянской крепости, ибо не хотело отдать крестьян в частную зависимость и потерять их из тягла. Поэтому-то оно и не уничтожало права «выхода», пытаясь по-своему регламентировать его и им управлять.