Иван Грозный и Девлет-Гирей

Вместе с тем согласиться с тем, что русское войско было полностью разгромлено и большей частью погибло под стенами Москвы и в пожаре, нельзя. Прежде всего, если бы русское войско большей своей частью полегло в горящей Москве, то почему в таком случае Девлет-Гирей, благодаря перебежчикам неплохо осведомленный о состоянии дел на Руси, повернул от Москвы назад? Кто и что помешало ему подвергнуть опустошению города и уезды к северу и северо-востоку от русской столицы? Боязнь мифического «магнусова» войска, которое вроде бы как было послано на помощь Москве?^{285} Между тем сама система комплектования русского войска, в то время состоявшего преимущественно из поместной конницы, не позволяла быстро компенсировать большие потери. Следовательно, если бы служилые «города» в 1571 г. были бы обескровлены, то в следующем году воевать с татарами было бы попросту некому. Между тем, если сопоставить сведения по некоторым служилым городам по двум кампаниям — Полоцкой 1562/1563 гг. и Молодинской 1572 г., то катастрофического сокращения их численности мы не наблюдаем. Следовательно, можно с достаточно высокой степенью уверенности предположить, что русское войско не было наголову разгромлено и прежде всего нуждалось в приведении в порядок и реорганизации. Интересно, что сохранившиеся синодики, перечислявшие погибших детей боярских при «казанском взятьи» 1552 г. и московском пожаре 1571 г., практически не отличаются друг от друга — и там, и там названы поименно несколько больше 200 служилых людей^{286}. Подчеркнем в этой связи еще раз, что в разрядной росписи ничего не сказано об участии в сражении на окраинах Москвы полков сторожевого и левой руки. Очевидно, что хан понимал это и к тому же он не был готов к столь радикальному повороту событий. Он же шел просто пограбить государеву украйну, а тут такая удача свалилась буквально с неба! Одним словом, создается впечатление, что хан или испугался своей победы, или решил не загонять Ивана в угол, отрезая ему всякие пути отступления. Потому он пока решил удовольствоваться синицей в руках, нежели рисковать ради журавля в небе, и приказал отступать к югу, распустив по дороге домой «войну». Кстати, «синица», судя по всему, оказалась весьма приличной. Во всяком случае, татарский посол, прибывший в Варшаву к Сигизмунду II, похвалялся тем, что воины его повелителя перебили 60 тыс. русских и еще столько же захватили в плен^{287}.

Вместе с тем, нанеся своему противнику сильнейший удар и обеспечив себе отличные позиции на случай продолжения переговоров, Девлет-Гирей, стремясь выжать из сложившейся ситуации максимум возможного, еще на обратном пути в Крым отправил к Ивану IV свое посольство. 15 июня в старинном дворцовом селе Братошино к северо-востоку от Москвы, в Дмитровском уезде, на Троицкой дороге, оно было принято русским царем. Со временем эти переговоры обросли массой полулегендарных деталей и подробностей, однако несомненно одно — проходили они в чрезвычайно напряженной и драматической обстановке. Б.Н. Флоря указывал, что живописные детали этих переговоров, сообщаемые современниками, не подтверждаются материалами посольских книг, однако он же сам ниже отмечал, что «переговоры оказались для царя тяжелым испытанием…» самим фактом того, что татарские посланники фактически безнаказанно могли позволить себе оскорблять его, православного царя, главу всего православного мира. И это, продолжал историк, «…было для Ивана IV глубочайшим унижением, забыть и простить которое он никак не мог». И как в таком случае могли сохраниться в официальной приказной документации детали этих переговоров, столь оскорбительные и унизительные для Ивана? Учитывая же характер царя, мы отнюдь не считаем возможным не доверять рассказам о том, как проходила встреча Ивана Грозного с татарскими послами^{288}.

Передавая рассказы, ходившие по Москве, Дж. Горсей писал, что крымский посол, приведенный к царю, заявил, что он де послан своим господином «…узнать, как ему пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол вытащил грязный острый нож) — этим ножом пусть царь перережет себе горло». При этом посол, как писал Б.Н. Флоря, пояснил, что «…были у нас аргамаки, и яз к тебе аргамаки не послал, потому что ныне аргамаки истомны», ну а в ханском послании и вовсе содержалось прямое оскорбление. Девлет-Гирей писал Ивану, что де он искал встречи с московским царем, «…и было б в тебе срам и дородство, и ты б пришел против нас и стоял», ну а раз Иван не решился встать на «прямое дело» с ханом, то у него, у Ивана, нет ни чести, ни достоинства- «дородства»^{289}.