Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

Иван Васильевич вздохнул, отгоняя от себя мучившие его все эти дни мысли об утраченных берегах Балтики. Все другие печали - о неустройствах в областях, разоренных поборами наместников и войнами, даже о потере сына, достойного занять царский престол, - всё это поглотила одна неотступная, острая, колющая сердце мысль о море, об отвоевании его обратно у шведов и поляков.

Старость! Рано пришла она. Не вовремя! Впереди много дел, ой как много - голова кружится, когда подумаешь! Сотни Стефанов Баториев не так страшны ему, царю, как ты, неодолимая, коварная старость!

Царица и та, при всей своей кротости и супружеском смирении, все чаще теперь говорит ему: "Отдохни, государь". И ничто его так не обижает, как соболезнование. Но права ли царица?! Она, быть может, сама виновата, что не умеет разбудить в нем дух бодрости, силу и радость жизни.

На дворе весна! Жить хочется! Хочется на весь мир крикнуть: "Прочь, долой старость! Долой печали и сомнения!"

Разве для него, царя Ивана, не светит солнце?! Разве для него нет весны?! Разве он не волнуется, забыв о своем сане, о всем на свете, глядя на плещущихся в воде юных черничек, и не наполняет ли его сердце внезапная радость, простая, ясная, как в юности, когда он видит их, слышит их звонкие голоса?! Молодость - ярче, теплее самого солнца.

Иван Васильевич склонился через перила стены, стал пристально вглядываться в толпу девушек.

Александра! Это та самая черничка, которая приносила государю, как дар Вознесенского монастыря, расшитое руками монахинь покрывало на государеву постель. Это ее имя записал царь у себя в тетрадь, чтобы одарить ее. Но потом он забыл об этом, забыл...

Странно! Чего ради такая красавица ушла в монастырь?

Думая о черничке, царь всей грудью вдыхал бодрый, пахнущий цветением воздух.

Нет! Не пятьдесят лет! Душа рвется к счастью; омытая страстями и горем, она истосковалась о тихом уединенном отдыхе, о любви тайной, независимой... Скрытая от всех любовь и всемогущество царя - доселе не испытанная им радость, доселе не изведанный напиток, кажущийся теперь опьяняюще-прекрасным. Пускай, как юноша, он будет хорониться от всех со своей любовью.

Вот он, царь, следит за этою черничкой Александрой, почему-то ему хорошо запомнились черты ее лица. Она стоит теперь на берегу в задумчивости, отойдя в сторону от остальных своих подруг. Он помнит ее черные, чем-то напоминающие царицу Анастасию большие печальные глаза.

Царь Иван еще ниже склонил голову над перилами, он готов был крикнуть: "Александра!", крикнуть, как простой воин, посадский человек, как мальчишка...

Но губы царя остались тесно сжатыми.

Стоя на берегу, послушница Александра с тоскою думала, что вновь надо идти в монастырь. Вот уже пять месяцев она томится в нем, не в силах привыкнуть к иноческой жизни! Ее тянет прочь от монастырских стен, мрачных, жутких, с их остроконечными бревнами. Вороны и то не садятся на них, летят в сторону.

Весна, солнце, сверкающая ширь разлива реки навевают мысли о жизни на воле, среди простых людей. Александре уже двадцать восемь лет, но, кроме горя, она ничего не видела. И муж и ребенок теперь - только воспоминания. Мужа казнили царевы слуги. Ребенка увезли ее родители в тверскую усадьбу.

Она молода, ее лицо почти детское, - кому же в голову может прийти мысль, что она - мать! Среди монастырских девственниц она кажется самою невинною. Да и, в самом деле, - иногда думается ей, - уж не сон ли все случившееся с ней?!

Вот она стоит, смотрит на проплывающую мимо берега завозню под парусом. На дне завозни сидит женщина с ребенком, на корме стоит бородатый мужик с шестом. И невольно мысли Александры, мысли горячие, беспокойные, летят туда, в тверскую усадьбу к двухлетней дочке. Это все, что осталось ей дорогого на свете.

Строгие, хмурые инокини считают ее "нечистою", они злобно презирают ее за материнство. Не раз обзывали ее "блудницей". Многие сотни поклонов положила она на эпитимье, когда ее силою заточили в монастырь. Но и это не примирило с ней совесть монастырских сестер, старых дев.

Александра горда. Чем больше ее преследуют, унижают, тем замкнутее, молчаливее и отчужденнее от инокинь она становится. А это и еще того более озлобляет их против Александры.

Одна старая монахиня вчера после утрени отвела ее в темный угол храма и наедине сказала:

- Я вижу, - лукавый смущает душу твою. Мне жаль тебя. Успокойся! Бог создал людей для страданий. Чем больше у человека счастливых дней, тем горшая ожидает его жизнь в будущих днях. Человеку, живущему в горестях и печали, - и малое облегчение приносит радость. Думай о худших днях, с молитвою претерпевай тяжесть их, и тогда тебе малое будет радостно. Мирись с неотвратимостью горя. Постоянно жди его!

И теперь, жмурясь от золотистых лучей солнца, слушая звонкий смех черничек, она вспоминает эти слова старой монахини и не верит им... Неужели, и в самом деле, надо ждать только горя?!