Иван Грозный. Кровавый поэт

Не царь, а боярская дума приговорила князя и его подельников к смертной казни – но «тиран» Грозный их всех помиловал и ограничился ссылкой на Белоозеро. Там была вовсе не жуткая каторга со снегами, морозами и дикими медведями, а вполне комфортабельный поселок, где ссыльные бояре не в темнице сидели, а обитали в хоромах с многочисленными чадами-домочадцами и слугами. Да и питались не сухой корочкой – а так, как привыкли в кремлевской столовой. Сохранились письменные жалобы одного из таких мучеников на то, что ему задерживают «пайку»: не прислали вовремя осетров, изюм, сливы и вино (причем счет фруктам-ягодам и заграничному вину шел на ведра). Положительно Иван Васильевич был жутким тираном: своих супротивников сплошь и рядом не на плаху отправлял, а в курортные места, где они изюм потребляли «полупудами», вино ведрами, а лимоны – сотнями…

Но вернемся к Сильвестру с Адашевым. Царь им слишком многое прощал. Простил, когда оба во время его болезни, мягко говоря, вели себя странно. Простил, когда они пытались втравить страну в заведомо проигрышную войну с Крымским ханством. Простил, когда в 1554–1555 гг.

во Владимире, Рязани, Новгороде и других крупных городах прошло множество народных возмущений, вызванных тем, что назначенная всесильными временщиками администрация всех достала непомерными налогами и поборами.

А потом, в 1560 г., при крайне загадочных обстоятельствах умерла царица Анастасия, которой не было и тридцати. Внятного объяснения опять-таки нет. Смерть настолько странная, что один из современных историков, тщетно пытаясь разрешить загадку, за неимением лучшего стал размышлять: «Вероятно, организм ее был ослаблен частыми родами; за десять с небольшим лет брака она родила шестерых детей».

Историк этот, несомненно, механически перенес на шестнадцатый век реалии двадцать первого, когда рождение второго ребенка в семье – уже событие. В шестнадцатом веке по всей Европе было несколько иначе: женщины рожали практически каждый год (еще и потому, что детская смертность была высока: родишь четырех – один выживет). Так что шестеро детей за десять лет брака – это, по меркам шестнадцатого века, даже ниже средней нормы… Крестьянки, имевшие 10–15 детей, и не думали умирать от «ослабления организма» – а ведь царица, несомненно, находилась по сравнению с ними в гораздо более выгодных условиях: она и тяжелой работой не утруждалась, и ела-пила не в пример лучше…

Вообще-то исследования останков Анастасии, проведенные лет пятнадцать назад, показали наличие в костях чрезмерно большого количества солей ртути. Но это еще ни о чем не говорит: в то время ртуть входила в состав как лекарств, так и ядов… Как бы там ни было, сам Грозный, ссылаясь на нечто, оставшееся нам неизвестным, упоминает о лютой ненависти Сильвестра и Адашева к Анастасии, о каком-то загадочном скандале, который произошел меж ней и временщиками, и даже о том, что из-за Адашева царица не получила врачебной помощи. Подробностей нам уже никогда не узнать…

Как уже говорилось, в конце концов Сильвестр и Адашев откровенно заигрались. Когда царь начал войну в Прибалтике, Сильвестр буквально таскался за ним, порицая все без исключения царские решения: и то не так, и это нескладно, и это криво, и вообще, нужно Крым завоевывать…

Адашев, и того хуже, допустил два серьезнейших внешнеполитических просчета: сначала он проиграл дипломатическую дуэль и не смог обеспечить нейтралитет Литвы во время Ливонской войны, потом заключил непродуманное перемирие с Ливонским орденом на полгода: орден это перемирие использовал, чтобы собраться с силами, а потом, нарушив мир, перешел в наступление. Тем временем Сильвестр выскочил с очередной дурацкой идеей: мол, следует немедленно окрестить все население только что завоеванного русскими войсками Казанского ханства. Крестить всех поголовно, и баста! А кто заартачится – голову с плеч! Ну а поскольку «заартачились» бы наверняка все до одного татары-мусульмане, то их, по Сильвестру, пришлось бы истребить поголовно…

Тут уж терпение у царя лопнуло… но он, опять-таки хитроумно маскируясь под приличного человека, не голову Адашеву отрубил и даже не в тюрьму посадил, а отправил в Ливонию командовать войсками. Сильвестр, прекрасно соображая, что лафа кончилась, удалился в дальний монастырь. Никто его не удерживал… И никаких репрессий к нему не применяли еще долгие годы, до его смерти, вполне естественной.

Однако Адашев в конце концов оказался под арестом – тогдашние следователи, пусть и медленно, но все же продолжали дело о смерти царицы Анастасии, каковую отчего-то полагали насильственной, а в числе виновников назвали и Адашева. Там, под арестом, Адашев и умер. Его недоброжелатели распустили слух, что бывший всемогущий фаворит отравился, но это, очевидно, были выдумки, потому что Адашева похоронили по всем правилам в освященной земле, как с самоубийцами не поступали.