Иван Грозный: Кровавый поэт

Ивану в день похорон матери было восемь лет - достаточно зрелый возраст, чтобы запоминать и осознавать происходящее вокруг…

На похоронах плакали только двое, обнявши друг друга, - малолетний великий князь Иван Васильевич и князь Иван Оболенский. Второму пришлось еще хуже: кроме скорби, он прекрасно понимал, что больше на этом свете не жилец…

Так оно и оказалось. Уже 9 апреля его схватили, как выражаются иные авторы, «арестовали», но это совершенно неподходящее определение: арест подразумевает нарушение закона, а Иван Оболенский согласно тогдашним писаным законам не совершил ровным счетом ничего, заслуживающего ареста. Да и уличить его в нарушении каких бы то ни было законов было бы крайне затруднительно. Так что его именно схватили самым беззаконным образом. И через месяц он умер в тюрьме - по некоторым свидетельствам, в той же «шляпе железной», что Андрей Старицкий. Его сестру, няньку малолетнего Ивана, Аграфену Челяднину, всего лишь сослали в Каргополь, где постригли в монахини, - гуманнейшими людьми были бояре, могли ведь и ножиком по горлу полоснуть…

Таким образом, восьмилетний Иван Васильевич остался не только круглым сиротой - он остался один посреди людей, даже не пытавшихся притворяться, что испытывают к нему подобие симпатии. Нянька Аграфена и Оболенский, насколько можно судить, были единственными, кто к мальчику относился приязненно.

Попытайтесь себе это представить: огромный нескладный дворец, в котором только что проводивший мать на кладбище восьмилетний мальчик, юридически правитель всея Руси, а фактически залитый слезами ребенок, остался совершенно один. Вокруг, конечно, имеется немало всякой шушеры - от слуг до бояр, - но нет ни одного дружески расположенного человека. Гаснут последние свечи, ночь и тишина… Вам не зябко? Мне - зябко…

Ох, и покажет он вам всем потом, волки позорные!

Апрель 1538 г. В мире все идет, в общем, как обычно: умерла очередная жена английского Генриха VIII (своей смертью, счастливица, что не всякой жене Генриха удавалось), и его величество, малость погоревав для приличия, подыскивает себе новую невесту. Мартин Лютер сочиняет «Шмалькальденские статьи» и «Письмо против соблюдения субботы» (поверьте на слово, скучнейшее чтение). Великий ювелир и скульптор Бенвенуто Челлини сидит в римской тюрьме за очередные художества - он, конечно, великий мастер, но регулярно впутывается во всевозможные неприятности (впрочем, на сей раз он никого не убил, чего нет, того нет).

В мире все, в общем, как обычно. О случившихся в Москве изменениях еще мало кто знает за пределами великого княжества. В Кремле по лестницам-переходам слышится радостное сопение и довольное урчание: это бояре, надсаживаясь, волокут кое-как поделенную государственную казну - серебряные ковши, золотые тарелки и кубки, драгоценные меха и прочую благодать.

Ага, вот именно. Первое, что сделали после заключения в тюрьму Оболенского воспрянувшие бояре с Василием и Иваном Шуйскими во главе - дочиста разграбили великокняжескую казну. Не под покровом ночи, а средь бела дня, на глазах у восьмилетнего Ивана (помянутый Тучков принимал в этом самое активное участие). Вот так, весело и непринужденно, чуть ли не с песнями. По-видимому, они полагали, что малолетний князь никогда не вырастет - или все забудет по детскому легкомыслию.

А Иван-то и не забыл… Ничегошеньки.

Но его злобе еще очень долго оставаться бессильной. В Великом княжестве Московском начинается боярское правление - веселое (как для кого), разгульное, совершенно беззастенчивое, не соблюдающее даже минимум приличий или имеющихся писаных законов…

Глава пятая

ТАНЦЫ С ВОЛКАМИ

Название выбрано не случайно: много лет жизнь малолетнего великого князя Ивана напоминала историю о Маугли - с той только разницей, что Маугли все звери (за исключением Шерхана и его шестерки Табаки) любили, берегли и не давали в обиду. А Ивана окружало сплошное зверье, настроенное к нему если не враждебно, то уж откровенно хамски…

Итак, бояре победили, перехватали не только князя Оболенского, но и всех близких к Елене людей, растаскали меха, золотую и серебряную посуду из казны. Посуду они потом переплавили, сделали для себя новую и на ней, как упоминает летописец, предусмотрительно написали имена своих отцов и дедов: «Да вы что, это ж фамильное золото-серебро!»

Очень быстро, не утруждая себя даже пародией на судебное разбирательство, отрубили голову дьяку Мишурину - чересчур был близок к «прежнему руководству», чересчур популярен на Москве, вот его и ликвидировали самым мафиозным образом профилактики ради.