Иван Грозный: «мучитель» или мученик?

Но… несмотря на все эти «бесовские ухищрения»,[716] равно как и на все попытки с первых дней своего уже законного царствования прослыть повелителем добрым, справедливым (ради чего он и дал при вступлении на престол «тайный» обет не проливать человеческой крови в течение 15 лет), Борис не мог чувствовать и не чувствовал себя царем. Его снова мучили страх и неуверенность, о чем опять-таки свидетельствуют его современники. Вопреки идиллическим восторгам беллетриста Эдварда Радзинского, взахлеб убеждающего читателя, что, достигнув трона, Борис просто «обезумел от счастья — вчерашний потомок жалкого рода, а ныне владетель величайшего царства», приведем здесь еще одну цитату из записей дьяка Ивана Тимофеева, и пусть читатель сам сравнит психологическую глубину обоих высказываний… «Солгав приобрел себе (Годунов) сие великое и обширное царство», — писал дьяк, — а потому, «во дни царствования никакого счастья у него не было, а были только в членах его трепет и боязнь всех из-за величия сана».[717]

Да, так грезившаяся когда-то шапка Мономаха вдруг оказалась для Бориса не просто вельми тяжелой (если воспользоваться словами классика)… Должно быть она раскаленным обручем жгла ему голову, как ежечасно терзал душу ужас, понимание неотвратимости возмездия за совершенное зло. Сам клятвопреступник, убийца и вор, Годунов в каждом приближенном действительно мог видеть теперь лишь врага, тайного соперника или мстителя и вряд ли в своих подозрениях был далек от истины… Не случайно, пишет историк, уже в январе 1599 г. «в Польше и Ливонии стали циркулировать упорные слухи о том, что царь Борис убит своими подданными. Король Сигизмунд получил известия об этом сразу из двух источников. Из Орши ему сообщали, что Годунова убил „некий царек“. Из Вильны писали, что во время аудиенции в Кремлевском дворце Борис ударил посохом одного из Романовых, за что тот поколол его ножом».[718]

Да, он боялся, боялся люто, мучительно. Пытаясь хоть как-то избавиться от этого неотступного страха, Борис даже создал личную гвардию телохранителей, состоявшую исключительно из иностранцев — немцев, приехавших из Ливонии и Германии. Не доверяя своим, он отныне рассчитывал на полную преданность только этого отряда иностранных наемников, щедро наделяя их поместьями с русскими крестьянами-рабами.[719] (Пройдет еще совсем немного времени, и точно так же станет действовать победитель-преемник Годунова — Лжедмитрий I, целыми вотчинами раздавая русские земли полякам.) Но это не спасло его. Как не помогло ему и пышно расцветшее доносительство, которое он всячески поощрял, сделав главой сыскного ведомства своего родича — Семена Годунова. Причем дошло до того, что доносчиков-холопов стали возводить в дворянское достоинство и награждать их поместьями — прилюдно, на площади у Челобитного приказа… Как не помогли, наконец, первому «выборному» царю Борису и жестокое подавление уже начинавшихся, вспыхивавших то там, то здесь крестьянских волнений. (С особенным зверством было, например, подавлено восстание в Комарицкой волости, куда Годунов отправил татарскую конницу и учинил там настоящий погром: мужчин вешали за ноги, жгли и расстреливали из луков, женщин и детей топили, а оставшихся в живых продали в холопство.)

Ибо, подчеркнем еще раз, хотя благодаря гибкой, изворотливой политике ему и удалось на какое-то краткое время привлечь на свою сторону аристократию и дворянство, «сплотить верхи вокруг трона», однако «роковой для династии Годунова оказалась ненависть низов. Борис воздвиг свой трон на вулкане»,[720] и вулкан этот назывался — крепостное право.

Глава 18. Миф о «царевиче Дмитрии» и еще одно вторжение поляков в Россию