Иван Грозный. Сожженная Москва

Нукеры двинулись осинником на юг, но проехали только до елани, где на них со всех сторон навалились опричники Рубача и Бордак. Крымчаки не ожидали нападения, посему русским удалось быстро выбить всех рядовых нукеров стрелами. Мурза остался с десятником Азанчой. Последний вертелся вокруг начальника, словно мог спасти его. На него двинулся сам Рубач, Бордак пошел на мурзу. Завидев ворога, Батыр Азанча, издав громкий крик, отбил первую атаку опричного десятника, между ними завязалась сеча. Ратники окружили место боя, в него не вступая. Бордак схлестнулся с мурзой. Икрам, несмотря на свой титул, владел саблей не хуже любого нукера. Он развернул коня и рубанул Бордака. Михайло выставил саблю, отбил удар и тут же выбросил ее, дабы провести колющий удар, но и Икрам отбился. Кони прошли мимо друг друга, одновременно поднялись на дыбы. Всадники развернули их. Конь мурзы оказался молодым и еще не привыкшим к хозяину, оттого на развороте взбрыкнул и едва не выбросил его из седла. Поняв, что так может подставиться под удар русского воеводы, мурза соскочил на землю. Спрыгнул и Бордак. Меж ними пошла рукопашная сеча. Бились яростно, не замечая ничего и никого вокруг. И все же мастерство Михайло взяло верх. Уклонившись от колющего удара, тем самым заставив Икрама закрыть грудь, он поднял саблю и рубанул по сабле мурзы. Переломившись, она отлетела в сторону. Икрам выбросил рукоять, нагнулся, чтобы вытащить из сапог нож, но Бордак, не упустив случая, тут же вдарил кулаком свободной руки прямо в нос мурзы. Взревев от боли и схватившись за сломанный нос, Икрам остался открытым для воеводы. Ударом рукояти сабли Бордак лишил его сознания. Тут же крикнул ратникам:

– Вяжите его, да не бейте. Он живой и на ногах нужен.

Опричники бросились к мурзе.

Михайло повернулся и едва не был сбит телом слетевшего с коня Азанчи. Тот рухнул совсем рядом, из перерезанного саблей Рубача горла хлестала черная кровь. Десятник спрыгнул с коня, взглянул на Бордака:

– Ну, вот, кажись, и все, Михайло Лексеич, разгромили мы остатки сотни мурзы, и его самого, как и повелел государь наш, живым взяли.

Михайло устало присел на траву, кивнул:

– Да, все! Отдохну маленько, измотал всего Икрам. Мурза мурзой, а бился, как простой нукер.

– Это они умеют, надо отдать должное. Вот тока тогда, когда прижмешь. А не прижмешь, бегут.

– Черт с ними, окаянными! Собирай десяток, мурзу на коня его десятника, связать крепко и пойдем в село.

В селе одновременно царили радость и печаль. Кто-то радовался избавлению от проклятых поработителей, кто-то оплакивал павших в бою. Но в целом обстановка была радостной.

– Неужели, боярин, самого мурзу взял? – подошел к Бордаку староста.

– Взял!

– И чего теперь с ним будет?

– Его велел к себе доставить сам государь.

– Этого пса и на Москву! – удивился Торба. – И чем же он так отличился, что его желает зрить царь Иван Васильевич?

– Есть «заслуги»!

– Что, Михайло? – подбежал к нему Парфенов.

– Порядок, Василь, нукеров порубили, мурза у нас.

– Сам брал?

– Неужто доверил бы кому-то? – улыбнулся Бордак. – Не, это мое дело, собак бешеных брать, что возомнили себя господами на чужой земле. Брал ранее, ныне взял и далее брать буду, коли не получу приказа рубить их дикое племя. Тогда буду рубить, покуда жив.

– Что ж, дело сделано, Михайло. До утра можно отдохнуть, и в путь? Домой?

– Да!

– В Чугуев гонца посылать будем?

– А вот это реши сам.

– Добре.

Староста, организовав сбор тел татар и отдав команду закопать их в овраге, где был пост их наблюдения, занялся приготовлением пиршества для опричных воинов московских. Для того народ начал выставлять столы, лавки прямо на центральную улицу. Повсюду разводили костры, на них ставили чаны. За городьбой резали овец, кур, сносили к стряпухам овощи, муку. Кто-то прикатил и бочонок, явно не с квасом.

Прошли похороны, начались торжества, так на Руси бывало часто.

С утра особая дружина пошла к Чугуеву. Там задержалась на день, собирая обоз – переход предстоял долгий, и двинулись на Москву.

В столицу дружина вошла через две недели, дождливым утром конца октября. На заставе ее остановили и послали в Кремль гонца. Оттуда прибыл царский посланник, четырехпалый опричник Гордей. Передал наказ государя следовать дружине в Александровскую слободу, а княжичу Парфенову и боярину Бордаку вместе с пленным немедля идти в Кремль. Воеводы простились с десятниками и, выбрав в охрану двух ратников, направились к Кремлю.

На этот раз заехали через Спасские ворота, прошли в сопровождении кремлевской охраны до великокняжеского дворца. Встречать ратников вышел сам Иван Васильевич. Воеводы и охрана соскочили с коней, сбросили на мощеную площадку связанного мурзу Икрама. Царь подошел к нему, пнул ногой:

– С тобой я в пыточной избе поговорю, – и махнул рукой ближней охране: – Увести собаку!

Мурзу потащили к воротам.

Охранники дружины отошли в сторону, а царь подошел к Парфенову и Бордаку:

– Приветствую вас, воины русские!

Воеводы поклонились.

– И тебе долгих лет, государь, – ответил Парфенов. – Твое повеление исполнено, сотня мурзы Икрама разбита, сам мурза доставлен.