Иван Грозный. Жены и наложницы «Синей Бороды»

Казалось бы, живи да радуйся. Однако женитьба царя на неровне была очень плохо воспринята боярами. В частности, князь Семен Лобанов-Ростовский даже обвинил Ивана Васильевича в том, что «их всех государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к себе молодых». Он так и сказал: «Ты, государь, нас ими теснишь, а теперь и того больше — у боярина своего дочь в жены взял… Рабу свою… И как нам теперь ей служить?»

Князь Лобанов-Ростовский был не единственным, кто именовал Анастасию «рабой». Для прямых потомков князя Рюрика, основателя государственности на Руси, она, конечно же, была худородна, и подобные речи постоянно звучали в ходе подготовки к царской свадьбе.

А. А. Бушков описывает это следующим образом: «Тут-то и началось… Анастасию “старые” бояре не то что не любили — буквально ненавидели. Точку зрения благородных господ в свое время выразил боярин Лобанов-Ростовский, который разошелся настолько, что украдкой встретился с литовским послом и начал ему плакаться […] Посол, “социально близкий”, потому что принадлежал к древнему роду, слушал с искренним сочувствием […] Ситуация была напряженнейшая».

Тем не менее сама свадьба была отпразднована с большой пышностью. И все с любопытством ждали, как поведет себя царь дальше. Прошла неделя, другая, и бояре перестали узнавать Ивана Васильевича. Прекратились жестокие забавы, не было слышно «срамных» песен, исчезли девки, наполнявшие терема дворца. Царь был приветлив и щедро помогал всем нуждающимся. Он даже выпустил из застенков многих заключенных.

Эту удивительную перемену все приписали воздействию молодой жены. В частности, Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов пишут: «С первых недель знакомства с Анастасией Иван не переставал ею восхищаться. Если при боярах царь позволял себе быть резким и грубым, нередко приходил в ярость, то при кроткой и нежной супруге он успокаивался и становился любящим и заботливым мужем. Жизнь его изменилась. Иван прекратил загулы и попойки с молодыми дворянами, больше стал думать о государственных делах и постепенно окружил себя умными и образованными людьми, часть из которых состояла в родстве с царицей».

М. П. Погодин расставляет акценты несколько иначе: «Добрая, кроткая жена Иоаннова, Анастасия Романова, и товарищ, ровесник его, Адашев, начали действовать совокупно с Сильвестром — и все при дворе и в государстве изменилось».

Об упомянутых Адашеве и Сильвестре еще будет сказано ниже, а пока же отметим, что Анастасия Романовна всеми силами старалась оказывать на царя благотворное влияние. Однако если ей это и удавалось, то, как показало будущее, лишь потому, что Ивану Васильевичу, скорее всего, просто нравился резкий контраст между его прежней бурной жизнью и тихим семейным счастьем.

А. А. Бушков в данном вопросе еще более категоричен: «О царице Анастасии нам известно крайне мало, но, учитывая исторические реалии, смело можно предположить, что она была не более чем, говоря на современный манер, домохозяйкой, чьи функции и права не поднимаются выше котлет и штопки носков. “Ангелом”, смирявшим гнев Грозного, она, однако, просто обязана была стать под пером романовских историографов — поскольку именно этот ее образ и работал на укрепление династии. Родственники — потомки любимейшей жены царя, единственной из всех его многочисленных супруг влиявшей на государственные дела, — это, согласитесь, нехилый имидж».

* * *

К сожалению, это была лишь временная вспышка той искорки человечности, которая таилась в Иване Грозном.

В первых числах марта в государе вдруг произошла резкая перемена, и притом без всякой видимой причины. Однажды утром он позвал к себе в опочивальню одного из дежурных бояр. Анастасия кротко заметила ему, что негоже звать мужчину в опочивальню, когда она, царица, еще лежит в постели.

Иван Васильевич цинично расхохотался и крикнул так, чтобы все слышали:

— Какая ты царица?! Как была ты Настька Захарьина, так и осталась. Захочу, сегодня же тебя в монастырь заточу, а сам снова женюсь.

Анастасия, не ждавшая от мужа ничего подобного, лишь всплеснула руками и разрыдалась.

— Вспомни, государь, — сказала она, растирая слезы, — как мы с тобой до сей поры жили. Как у нас все было хорошо, тихо да ясно.

— Да опостылела мне уже тишина эта, — резко ответил Иван Васильевич, вставая с постели. — Каждый день одно и то же. Надоело. Буду теперь жить, как раньше жил.

Молча одевшись, он вышел из опочивальни, не обращая внимания на ласковые уговоры Анастасии.

Н. М. Карамзин по этому поводу замечает: «Ни набожность Иоаннова, ни искренняя любовь к добродетельной супруге не могли укротить его пылкой, беспокойной души, стремительной в движениях гнева, приученной к шумной праздности, к забавам грубым, неблагочинным».

А потом произошло нечто совершенно ужасное.

* * *