Иван - я, Федоровы - мы

Ваня, поднося к орудию снаряды, нет-нет да прикасался ладонью к своей позорной ране. Когда выступала кровь на штанах, он присаживался на песок, и получалось, что просто перепачкана обмундировка. Черношейкин спрашивал участливо: "Устал, Ванюшка?" - и разрешал встать на несколько минут заряжающим, а сам подносил снаряды. Заряжая пушку, Ваня мечтал, что, может быть, скоро ему выпадет счастье побыть и за наводчика...

- Ты ранен?! - воскликнула Аня, появившаяся совсем неожиданно, и потребовала: - Снимай штаны.

Ваня, конечно, не обратил внимания на ее слова и продолжал заряжать пушку.

- Снимай, тебе говорят! - подойдя, сказал Дымов.

- Пусть уйдет, тогда сниму.

- Держите его, - сказала лейтенанту Косопырикова, и тот послушно схватил Ваню за руки.

Она мигом содрала штаны с мальчишки и плеснула на рану йоду. Ваня презирал ее, поэтому даже не ойкнул. Она ловко и быстро его перевязала, после этого присела и стащила с себя сапог. У нее к ноге присохла старая повязка, девушка решительно отодрала ее. А Ваня-то думал, что она стерла ногу.

Небо оставалось еще светлым, а в балке уже сгущались сумерки. "Юнкерсы" прекратили обстрел и, развернувшись, легли курсом на свой аэродром. И тут все увидели скачущего вороного коня. С воздуха он хорошо был виден, потому что один из "юнкерсов", отделившись от других, спикировал на него. Немецкий летчик строчил по вороному. А тот, не разбирая дороги, несся к людям. По бокам били стремена, подскакивая, сшибались со звоном. Конь испуганно храпел и шарахался от лежащих бойцов. Самое простое было пристрелить его, но Дымов бросился навстречу вороному, вскочил в седло и ускакал в сторону, чтобы не навлекать огонь на людей.

Наконец совсем стемнело. Выбрались из балки. Ване казалось, что их со всех сторон окружили - не вырваться из полыхающего разрывами кольца. Время от времени подъезжал Дымов, невидимый на своем черном коне, и показывал направление.

Ехали до полуночи. Потом снова заняли оборону. Теперь уже в приволжской степи, не такой полынной, как донская. Сил не было держаться на ногах. Жгла рана. Ваня отдал бы полжизни за час сна. Но все долбили землю, и он долбил. Впереди кострами пылали домики аэродрома в Гумраке. Позади во все небо - зарево. Это горел Сталинград...

10

Когда-то здесь проносились пассажирские поезда, а сейчас рельсы с лестницами шпал встали на дыбы, телеграфные столбы расщеплены. У изрытой воронками насыпи в обгоревших кустах расположилась кухня и последние, избитые осколками четыре полуторки от противотанковых орудий; дальше по пригорку у шоссе, прямо на бахче, где арбузы были съедены и раздавлены проходившими войсками, расположились огневые истребителей; там же траншеи пехоты. Здесь всё - и тыл, и передовая.

Обгорелую траву пощипывали две лошади, на которых Овчинников, превратившись теперь из шофера в ездового, возил кухню и продукты. Спасенный лейтенантом вороной фыркал от запаха гари и ошалело косил глазом на Удовико. Повар пуще бомбы боялся коня с тех пор, как тот его лягнул, и сейчас, выскребая котел, поглядывал на вороного с опаской.

- Эй, Овчинников! - закричал он. - Вставай работать.

Овчинников похрапывал в ровике, не выпуская из рук веревку с привязанной коровой. Он не спал всю ночь, ездил в тыл дивизии получать "ходячий паек".

Неподалеку разорвалась мина. Корова испуганно замычала. Удовико стал еще ожесточеннее скрести котел - сегодня он был не в духе. Кто бы мог подумать, что его бывший помощник Ванюшка Федоров скажет ему такое!..

Ваня пришел с термосом ни свет ни заря.

- Пока завтрак не готов, может, чайку, сынок, попьешь? - предложил Удовико.

А тот раскричался:

- Буду я с тобою чаи распивать! Люди на передовой завтрак ждут, а вы прохлаждаетесь в тылу!..

"Какой же здесь тыл? - оторопел от возмущения Удовико. - Ко мне на кухню еще больше мин летит. Стреляют в вас, а попадают в меня". И, словно в подтверждение его мысли, поблизости разорвалась мина. Удовико вырвал из рук спящего Овчинникова веревку, привязал корову за машиной и полез в ровик. Донесся гул моторов.

Не успел Ваня спрыгнуть в щель, как посыпались бомбы. С двумя котелками, своим и лейтенанта, он ползал за водой к водостоку у железной дороги. Из одного котелка все пролил, в другом немного осталось. Сначала Ваня протянул котелок, конечно, лейтенанту, а тот - сержанту Кухте и кивнул: передай, мол, ей... Кухта с улыбкой отдал котелок Косопыриковой:

- Пей, Анечка, на здоровье...

Она, эта Анечка, прижилась снова у истребителей.

Противотанковую батарею Дымова придали пехотному батальону, в котором Косопырикова была санинструктором, и теперь она оказывала медицинскую помощь двум подразделениям. Ваня замечал, как она постепенно "отбивает" у него лейтенанта.