Иван — я, Федоровы — мы

После открытой, выжженной степи левобережный Дон с его прохладной зеленью, казацкими хуторами, утопающими в яблоневых и вишневых садах, мирными петушиными криками казался сказочным краем. После всего пережитого на правом берегу в степи это было чудом. Истребители танков расположились на окраине хутора, в колхозном саду, и Ваня Федоров смотрел на синий дымок, вьющийся из летних кухонь, вдыхал запах горелой соломы и кизяка, слушал мычание коров, возвращавшихся в сумерках во дворы, и невольно представлял свою деревню… Вот сейчас его мать выйдет с подойником и с маленькой скамеечкой, начнет доить буренку. Тугие струйки молока вначале будут звонко цвиркать по жестяному дну и краям подойника, потом в пенистом молоке звук станет глухим, мягким. Так ярко Ваня это себе представил и так захотелось еще раз все это ощутить, что он направился к крайнему двору. Его заметила пожилая казачка и вскрикнула:

— Ой, совсем мальчишечка-солдатик! Сейчас, сынок, корову подою, парного молочка попьешь.

Ваня быстро ушел.

Да… война осталась по ту сторону Дона. Тяжелые «хейнкели» с бомбовым грузом пролетали мимо, к Сталинграду. Истребители танков приводили себя и технику в порядок.

Пришло пополнение. Первые письма бойцам. Только Ване не от кого было ждать.

На третий день пребывания в этом раю лейтенант получил задание: разведать местонахождение батальона и других частей армии, оставшихся в окружении на той стороне.

«Солдатское радио» уже разнесло: «С лейтенантом Огнем пойдут семеро». Несколько раз прибегала Анечка, будто проверить санитарные условия в подразделении. На самом деле все прекрасно понимали, что ее интересует: возьмут ли ее в разведку? С этим она обращалась и к Филину. «Наверняка возьмут Кухту и Черношейкина, — размышлял Ваня, — а про меня забудут…» Однако он не терял надежды — Дымов не вернулся от комдива, и разведчиков еще не отбирали. Ваня загадал: если Дымов, возвращаясь по дорожке, наступит на ветку, то он пойдет с ним за Дон.

Наконец в глубине сада показался лейтенант… Он повернул на дорожку и, возможно, наступил бы на ветку, но тут его окликнул комиссар и, подойдя, спросил:

— У Сологуба был?

Дымов кивнул.

— Может, санинструктора возьмешь? Ранит кого…

— Ну, знаешь, баб мне не надо. Война это или детский сад?

Улыбнувшись, комиссар ушел. Лейтенант постоял в задумчивости, шагнул и наступил на ветку. Ваня, радостный, подскочил к нему.

— Черношейкина и Кухту ко мне! — приказал лейтенант.

— Есть! В разведку их берете?

— Откуда знаешь?

— Знаю…

— Нюх разведчика у тебя есть.

— Так точно! — Козырнув, Ваня убежал.

Дымов прилег под куст. Мимо, чеканя шаг, прошла Аня, поприветствовала его по всем правилам устава. Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее удивленно… Аня четко повернулась:

— Вы что-то хотели мне сказать, товарищ лейтенант?

— Нет…

— Тогда разрешите идти?

— Идите.

Дымов не мог понять, что произошло с Аней-санинструктором. Почему вдруг она прониклась к нему таким уважением? И где она так обучилась строевой?.. Прямо залюбуешься! А Дымов, хотя и был лейтенантом ускоренного выпуска, понимал в строевой толк.

К замечтавшемуся лейтенанту подошли Черношейкин и Кухта. Кашлянув, доложили о своем прибытии. Дымов обернулся и, смущенный тем, что они могли прочесть его мысли, подчеркнуто строго распорядился:

— Пойдете со мной. И ваши два расчета тоже. Возьмете сухой паек на три дня. И чтобы автоматы, гранаты и все прочее было в порядке. До вечера спать.

Солдаты ушли, а Дымов, завалившись под куст, все думал о девушке.

Ваня принес кашу в начищенных до блеска котелках и терпеливо, с волнением ожидал, пока «его лейтенант» поднимет на него очи. Тот потянул носом на запах каши с тушенкой и наконец заметил котелки.

— Ты надраивал?

— Ага. Ваш и свой. — Ваня, довольный, протянул Дымову котелок.

— Чего ты мне все: «вы», «ваш»… — заметил лейтенант, уничтожая с аппетитом кашу. — Когда одни, говори мне «ты».

Совсем счастливый, Ваня присел рядом и, принимаясь есть, спросил:

— А чего эта самая к тебе подходила? Вышагивает, как гусыня!

— Анька?

— Ну да.

Дымов довольно усмехнулся:

— Хочет идти со мною.

— И ты ее возьмешь? — возмутился Ваня.

— Не говори так. Она, знаешь… Одним словом, дисциплина. И шаг печатает — залюбуешься.

— Тоже мне… дисциплина!

Дымов нахмурился и протянул ему недоеденную порцию каши:

— А котелок мой замажь. С таким зеркалом быстро попадешь на мушку.

Мальчишка даже растерялся от неожиданного поворота:

— Я что… Я могу замазать. И мой тоже?

Увидев, как у парня задрожал подбородок, Дымов, потягиваясь, сказал уже мягче:

— Как хочешь… Я храпану. Разбудишь, когда солнце скроется. — И улегся.

«И черт меня дернул за язык заговорить с лейтенантом об этой Аньке! — клял себя Ваня. — Если бы не она… он, может, и взял бы меня с собой». Ваня так расстроился, что, забравшись в гущу кустов, просидел там целый час. Потом, увидя Филина, выскочил из своего убежища и преградил ему дорогу:

— Товарищ комиссар, разрешите обратиться до вас?

— С лейтенантом хочешь идти?

Ваня изумленно посмотрел на комиссара:

— Подходящая у вас фамилия!.. Он, филин этот, и ночью даже видит…

Комиссар рассмеялся: