Иван — я, Федоровы — мы

Вскоре атака повторилась. Теперь немцы наступали широким фронтом… Справа, по ту сторону железной дороги, они обходили поселок Орловку. Прислушиваясь к гулу боя слева, Ваня определил, что и здесь немцы продвинулись. Обстановку он оценил сразу, почти подсознательно, как бывалый солдат. И чутьем понял: им сегодня достанется…

На этот раз немецкие автоматчики наступали впереди танков и, понеся большие потери, все же ворвались в траншеи пехотинцев и стали окружать истребителей. Дымов крикнул:

— У пушек остаются по двое, остальные за мной!.. — и бросился с бойцами на автоматчиков. Комиссар — с ними.

Наводчика Ваниного орудия ранило в лицо, его хотел было заменить Черношейкин, но тут разорвалась мина, и осколок впился ефрейтору в руку. Ваня оттолкнул Черношейкина от панорамы:

— Таскай снаряды!

Трудно было сделать первый выстрел… Волнуясь, Ваня вертел ручку поворотного механизма и никак не мог совместить перекрестие панорамы с танком — тот быстро двигался, подскакивая на неровностях. Так и нажал спуск, боясь, что Черношейкин не даст ему больше палить. Орудие дернулось, в ушах зазвенело… Во второй раз Ваня поймал танк в перекрестие, но тоже промахнулся.

«Да я ж не даю упреждения, а фашист на месте не стоит…» — догадался он, дал упреждение и неожиданно для себя увидел, как танк с перебитой гусеницей завертелся на месте.

— Черношейкии-ин!.. Попа-а-али-и!..

Ваня целился теперь в башню, где располагались снаряды. Вот сейчас от его меткого попадания взорвется танк, а потом он выцарапает на орудийном щите палочку своего первого боевого счета. Но выстрела не получилось.

— Черношейкин! Снаряд! — Ваня оглянулся…

Ползком и перебежками, скрываясь в пожелтевших листьях арбузника, их позицию обходили немцы. Придерживая одной рукой автомат, Черношейкин умудрялся вести огонь. Едва Ваня успел спрыгнуть к нему в ровик, как сноп пуль с треском ударил по железному щиту орудия.

Черношейкин стрелял, пока в диске не кончились патроны, потом взял автомат за ствол и посмотрел на мальчишку: «Не робей, Ванюшка!»

Ваня не робел… Жаль, не довелось еще попалить из пушки — только дорвался! Он оглянулся… Лейтенант с комиссаром вели бой за траншеями. Если бы они вернулись, может, успели бы спасти его с Черношейкиным.

Чтобы не привлекать к себе внимания, немцы не стреляли и, не выпуская из рук автоматов, ползли, перебирая локтями, ползли страшные, словно кровью, перепачканные красной арбузной мякотью, смешанной с землей. Обнаружив, что у пушки остались двое без патронов, автоматчики решили взять их живьем. Ваня встретился взглядом с немигающими, остекленевшими глазами здоровенного немца, который нацелился на него, как удав на кролика. Сердце у парнишки замерло, но, пересилив, он показал немцу туго сжатый кулак.

Донесся треск автоматов. Лейтенант с комиссаром все дальше отгоняли немецкую пехоту. Теперь они не могли спасти Ваню и Черношейкина. Немцы поднялись в рост, но вдруг позади них раздались раскатистые автоматные очереди… Это было так неожиданно, что Ваня с Черношейкиным опешили: «Что за чудо?!» Немцы бросились наутек. А из-за бугра, где была кухня истребителей, выбежали наши.

Ваня бросился к пушке:

— Черношейкин! Давай осколочные снаряды! — и навел орудие в сторону удирающих немцев.

Черношейкин зарядил орудие, и Ваня, нажимая пуск, увидел в глазок панорамы, как один из убегавших обернулся, — в нем он узнал того самого, с остекленевшими глазами. Немец дал длинную очередь из автомата… Кто-то из наших упал, а уж после этого раздался оглушающий, со звоном выстрел. Орудие дернулось, блеснул огонь разрыва… Фашисты, будто сапогом придавленные, так и остались лежать среди разбитых и гниющих желто-красных арбузов.

Позже Черношейкин и Ваня узнали, кто были их спасители. Около кухни в кустах находились раненые, среди которых был и бронебойщик Пивоваров. Он-то и заметил, как на огневые прорвались автоматчики, и с теми ранеными, кто еще мог двигаться, нанес неожиданный удар в спину фашистам. Повар как был с черпаком, так и бросился вслед за Овчинниковым, который, оторвавшись от всех, помчался наперерез немцам. Удовико бежал за ним, пока Овчинников не упал, убитый наповал автоматной очередью… И теперь раненые и несколько бойцов из расчетов перенесли его на плащ-палатке к кухне, собрались хоронить. Сюда же подошли комиссар с Дымовым. Удовико, совсем потерянный от горя, так и стоял, не выпуская черпака из рук.

Овчинников своей гибелью напомнил всем о себе. Всегда молчаливый и неприметный, он отлично справлялся со своим нелегким делом. Его мало кто замечал, мало кто задумывался над тем, что именно он доставал и доставлял под обстрелом продукты, что мог быть убитым уже не однажды.

Едва успели похоронить Овчинникова, как снова начался обстрел. Кто-то, спускаясь с пригорка, бежал к истребителям. Дымов первым узнал Аню. Запыхавшись, она подбежала к Филину:

— Товарищ комиссар! Комбат велел передать… Приказ получили перейти на оборону города. Немцы прорвались к Сталинграду.

Потом Аня затаенно-тревожным взглядом посмотрела на Дымова. Отпустив ее, комиссар отозвал лейтенанта в сторону: