Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

— Садись, Федор Василич, — грустно ответил Иван и сам сел на высокий столец подле растворенного окна.

Федор Васильевич приблизился к нему и попросил:

— Дозволь, государь, постоять и мне у окна. Хорошо вельми в духоту и жару тут на свежем ветру…

Курицын помолчал и, украдкой взглянув на Ивана, продолжал:

— Гляжу на тя, государь, и мыслю о мудрости Даниила Заточника.

«Молеви, — пишет он, — ризы изъедают, а человека печаль». Человеку же в круговращении бытия, от бога установленном, нужно бороть худое и оправдать пред творцом жизнь свою…

— О круговращенье ты истинно баишь, — печально заметил Иван, задумчиво следя, как вьются под окнами ласточки. — Истинно сие, Федор Василич… Вот и отец с матерью венчались, как и яз ныне с Марьюшкой.

Детей народили и родят еще. Скоро вот матунька снова родит… Потом и у меня дети будут, а там и внуки. За сие же время круговращенья и бабка умрет, и родители умрут мои, а там и мы с Марьюшкой… Истинно! Все сие токмо круговращенье…

— То и дивно! — горячо воскликнул Курицын. — Князь-то Володимер Мономах пишет в своем поучении, как он, хвалу Солнцу восходящему отдав, глаголет радостно: «Прости очи моя, Христе боже, дал ми еси свет твой красный!» О государь, дивен свет сей — и земной и небесный.

В увлечении молодой подьячий радостно простер руки к окну.

— Гляди, гляди, государь, какое небо-то, свет-то какой! Солнце сияет, радости по земле сеет! А ведь и оно восходит и заходит.

Улыбнулся Иван и протянул другу своему руку. И когда тот поцеловал ее, сам поцеловал Федора Васильевича.

— Люб ты мне, — сказал он тихо. — Так люб мне токмо Илейка. Научил он мя многому, не менее, чем духовные отцы мои Иона и Авраамий.

Замолчал Иван и задумался. Глаза его остановились, будто в иной мир глядят. Непонятен и страшен стал взгляд его.

— По-новому, Федор Василич, — раздумывая, проговорил Иван, — осветил ты разум мой, и все то яз чую в собе…

Глава 22. Весть из Новгорода

На другой день, июня двенадцатого пришла на Москву скорбная весть.

Сам митрополит приехал к Василию Васильевичу нежданно-негаданно в неурочный час, после обеда, когда, по обычаю, в хоромах княжих все спать собираются. Всполошил всех приезд этот — и княжое семейство, и слуг дворских, и стражу.

Владыка же Иона прошел прямо в трапезную, где застал великого князя еще за столом. Вслед за ним, не видя запрета, пришли туда и многие из дворских слуг.

— Прости, государь, без зова пришел, — проговорил владыка, благословляя всех. — Спешу аз поведать тобе: исполнился ныне гнев божий над греками за унию их и ереси латыньские — пал Царьград от руки салтана турского, от безбожного Магмета, Амуратова сына. Царь же православный Константин убиен в честном бою, и глава ему, убитому, отсечена и положена во святой Софии…

Заплакали кругом все, заохали, запричитали, а Василий Васильевич, в слезах весь, воскликнул:

— Откуда же весть сия грозная?

— Пригнал в Москву из Сурожа[132] один от наших сурожских гостей,[133] Федор Сидорыч Лыткин. Он мне сей вот часец о всем сказывал. Набегли, баит, греки во множестве в Орду Крымскую из Царьграда. А взяли турки Царьград обманом.

Послал Магмет к наместнику цареву сказать: «Сотвори так, дабы аз взял Царьград, приступая. Аще сотворишь, то поиму дщерь твою в жены, и будеши мне отец и вторый в царстве моем». Сей же, забыв бога и народ свой, сотворил властолюбия ради воровство злое, указал Магмету, где во граде стены слабые. И, бив пушками по трухавой стене, взяли безбожные турки Царьград, и святы церкви разорили, а из Софии великой мечеть учинили.

Людей множество посекли мечом, иных в море потопили, иных же в рабство обратили…

Митрополит умолк, подавленный горестью, а кругом снова все плакали и вздыхали со скорбью.

— Неужто господь наместника не покарал? — воскликнул Курицын, обедавший в эти дни с княжим семейством. — Неужто он воровством добро добыл?

Поднял голову владыка и молвил сурово:

— Господь, наказав греков за ереси их, наказал и сего злодея.

Наместника того злой смерти предал Магмет, повелел живым в котле сварить.

Наперед же рече ему со смехом: «Как же ты мне хочешь верен быти, когда так своровал пред законным государем своим?»

— Поделом вору и мука! — воскликнул Илейка, стоявший возле дверей. — Какую святыню нечестивый предал!..

— Помнишь, государь Иван Василич, — обратился владыка Иона к Ивану, — когда еще ты мал был, яз тобе сказывал. Погибнут греки за грехи своя, а наша церковь русская и наша держава третьим Рымом воссияют! Ныне Русь наша — глава всему православию вселенскому. Будет и Москва глава всея Руси, вольной Руси, когда ты, да поможет тобе бог, иго татарское сокрушишь…

Митрополит встал, приблизился к Ивану и, осеняя его крестным знамением, сказал:

— Благословляю на сие ныне. Аз, грешный, хоть и не доживу до славы той, а верую: свершит сие господь твоей рукой, ибо время уже созрело, и жатву сымать приходит пора…

Взволновался Иван, со слезами облобызал руку владыки, а Василий Васильевич радостно молвил:

— Да будет воля господня!

Когда уходил митрополит, Марья Ярославна, приняв от него благословение, спросила: