Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

Иван усмехнулся, но, видя слезы в глазах матери и своей Марьюшки, сказал спокойно:

— Не ведаю яз, пошто вы все так ометежены и в слезах?

— Светопреставление приходит, — сокрушенно выдохнул отец Александр, — господь бог наш и царь небесный придет снова на землю судить живых и мертвых…

— Иване, — отерев глаза, строго сказала Марья Ярославна, — не искушай господа, читай словеса его.

— Матунька, — живо отозвался Иван, — вельми строго и грозно блюду слова господни. Токмо яз не разумею страха вашего…

Обратясь к отцу Александру, он спросил:

— Истинно самим господом сказано, что не ведает никто дня и часа, егда приидет Исус Христос судити нас?..

— «Не весте дни и часа, в онь же сын человеческий приидет», — с убеждением повторил текст писания престарелый духовник великого князя.

— Тако и яз мыслю, — спокойно подтвердил Иван, — а посему за сей год нет у меня страху. Верую яз словам божиим, но как же можно исчислить, гадая по кругам солнца и луны, уразуметь то, что господь сам захотел схоронить от нас? Пошто же волю господню всуе без разума искушать?

— Истинно так, — живо вступил в разговор Курицын. — Истинно так яз разумею то, что здесь написано…

Он быстро подвинул к собе книгу и прочел снова:

— «Господь бог не хощет смерти грешников, ожидая покаяния». Сии слова волю божию изъявляют, дабы мы, не ведая дни и часу, всегда к смерти готовы были, каялись и греха боялись, ибо не ведаем для суда божия дни и часы…

Марья Ярославна облегченно вздохнула и сказала:

— А ведь и впрямь! Не затем господь тайны творит, дабы всяк их открыть мог…

Успокоился и отец Александр и, перекрестясь, добавил:

— Покойна государыня Софья Витовтовна такое же сему толкование дала бы…

Но больше всех обрадовалась Марьюшка, переполненная вся материнским счастьем. Она сразу ожила и просияла и, забыв все на свете, не слушая, что говорят дальше о страшном суде и конце мира, воскликнула:

— С утра еще хочу показать вам! У нашего Ванюшеньки уже десятый зубок прорезался сверху. Сей часец принесу сыночка-то моего, покажу!..

За ранней пасхой и весна пришла ранняя — апреля девятого снег сошел, и не только все пригорки, но и луга кругом зазеленели, и всякие цветы расцветать начали. С каждым днем все теплей и светлей становится, и живет Иван какой-то особой радостью, ни о чем не думая.

Сидя вот на пристенной скамье, дремлет он после трапезы. В покоях жарко натоплено — Марьюшка с Евстратовной собираются купать Ванюшеньку.

Сквозь дрему Иван чует тепло и будто чье-то влажное дыхание, пахнет мокрым разогретым деревом…

Приоткрыв глаза, он видит, как Евстратовна среди клубов пара старательно моет кипятком деревянное корыто, скручивает и выжимает потом какие-то горячие тряпки. Ближе к нему сидит Марьюшка, качая Ванюшеньку и чуть слышно приговаривая:

— Купать будем Ванюшеньку, маленького нашего…

Сладостный туман окутывает мысли Ивана, и глаза невольно закрываются, но в дреме какие-то думы сами собой идут к нему, плывут, как сны, — непонятные и в то же время как-то понятные ему. Мнится ему, словно вот стеной живой отец и мать заслоняют его от тьмы кромешной и холода смертного, а Марьюшка сладостной негой и радостью бьется, как сердце, в самой груди его, и бежит вдаль от них ручейком весенним бесценный их Ванюшенька, истинно ручеек в жизнь вечную…

— Иване, Иване, — слышит он нежный голос, — да проснись же, Иване, поцелуй Ванюшеньку-то… Купать его сей часец будем…

Иван чувствует у своего лица маленькие тепленькие пальчики, шевелятся они и путаются в его бороде. Очнувшись совсем от дремоты, он с нежностью целует ручонки и ножонки, словно перетянутые ниточками, и бормочет, сам не зная, откуда приходят эти глупые, но ласковые слова:

— Медунчик мой, теплышка моя, голубеночек маленькой…

Марьюшка громко смеется, стараясь отнять у отца ребенка.

— Что же вы дитем, как куклой, играете, — рассердилась Евстратовна, — отдай, государь, вода-то стынет в корыте…

Ловко выхватив ребенка, Евстратовна посадила в корыто Ванюшенку и стала с ладони поливать его теплой водой, приговаривая ласково:

С гор водичка-вода
С Ванюшеньки — хвороба…

Жарко в покое, а от кипятка и корыта баней пахнет…

Кто-то торопливо и тревожно постучал в дверь. Вошел Данила Константинович, молодой дворецкий.

— Будьте здравы, государь и государыня! — сказал он глухо.

— Что? — тревожно вскинув глаза, спросил Иван.

— Старый государь на думу кличет. Вестники с Оки пригнали. Татары идут…

Марьюшка побледнела, но Иван подошел к ней, обнял и, поцеловав, молвил:

— Не бойся, отгоним.

Он вышел вместе с Данилой и в сенцах на ходу спросил:

— А как отец твой, Данилушка?

— Помирает. Соборовали утресь…

Дума происходила в покоях великого князя Василия Васильевича.

Поздоровавшись со всеми присутствовавшими, Иван сел рядом с отцом на пристенной скамье в красном углу.

— Сказывайте вести, воеводы, — молвил Василий Васильевич, — а ты, сыне мой, слушай! Тобе отдаю все в руци, тобе ныне Русь от агарян поганых спасать! Да благословит тя господь на сие деянье. Бают, что татары Седи-Ахматовой орды полонить похваляются Русь!..