Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

— Никого ко мне не допущать, а ежели вести какие, доложи дьяку Курицыну. У меня дума со старой государыней после обеда, сейчас иду к ней…

В лето тысяча четыреста шестьдесят четвертое пошел княжичу рязанскому Василию Ивановичу семнадцатый год. С восьми лет рос он в Москве, в семье великого князя московского, и за все это время правил Рязанской землей сам государь московский, посадив в Переяславле Рязанском, в стольном граде этого княжества, наместника своего и воеводу. Во главе же рязанской епархии поставлен был епископ Давид, бывший казначей митрополита московского и всея Руси. В силу этого крепко связались оба великие княжества, но государь Иван Васильевич и государыня старая Марья Ярославна хотели большего и решили теперь скрепить дружбу эту еще и кровным союзом: зимой было намечено и свадьбу играть, выдав за князя Василия сестру государя Аннушку, и отослать обоих на великое княжение, на отчий стол в Переяславль Рязанский.

Юный князь Василий был весьма этим доволен, ибо привязался за детские годы к семейству московского князя, а подруга его детства, ласковая Аннушка, уже второй год волновала ему сердце. Обручившись с княжной, счастливый и радостный, уехал князь Василий в свою вотчину. В Москве же начались у Марьи Ярославны заботы и хлопоты. Собирали и шили приданое для Аннушки.

— Наделок-то доченьке таков надобен, — говорила сыну старая государыня, — чтобы семейству нашему сраму от людей не было. Ведь из Московского княжества отдаем девку.

Сама Аннушка, на мать очень похожая, красивая и вальяжная, была спокойна, зная Васеньку с самого детства. Только не могла она пересилить смущения девичьего от слова «невеста» и зорькой алой пылало лицо ее, глаза опускала в землю, а пышная грудь волновалась под шелковой занавеской сарафана, как только услышит это слово.

Приходилось и государю Ивану Васильевичу думать с матерью о делах свадебных: о деревеньках и селах, о собольих, лисьих, бобровых и беличьих мехах и обо всем, что дать надобно в приданое Аннушке. Марья Ярославна вымаливала побольше всего, дабы честь свою поддержать, а Иван не перечил, усмехался лишь весело.

— Не жалей, матушка, — приговаривал он, — не жалей наделка-то для Рязани, сама Рязань вборзе Москве в наделок пойдет!..

Марья Ярославна смеялась в ответ и радостно говорила:

— Уж так ладно все, сыночек, так уж ладно с тобой мы все решили…

Стук в дверь прервал их беседу. Вошел дворецкий и доложил, что прибыл посол от псковичей.

— Государь, посольство-то вельми малолюдно, — добавил дворецкий, — и не из знатных людей…

Иван Васильевич нахмурился.

— Пусть пождет малость в передней, а ты пошли за Федором Василичем.

Скажи: «Велю, мол, ему ко мне прийти».

Данила Константинович ушел, заторопилась и государыня.

— Ин и яз пойду, — молвила она ласково, — тобе и своих делов хватит, а и мне со свадьбой хлопот по самое горлушко…

Дьяк Курицын вошел в покой государя со смущением. Странно было ему, что псковичи, которым и князь утвержден и воевода с полком против немцев послан, отправили послом на Москву с двумя грамотами от веча не посадника или боярина, а какого-то шестника[175] Исака.

— Сие есть неуважение к государю московскому, — сказал он Ивану Васильевичу.

— Надо вызнать, — возразил государь, — вольно сие или невольно содеяно. Призови сюды шестника. Яз сам с ним потолкую. А грамоты как писаны?

— Подобающе писаны. Обращение к тобе, государь, вельми почтительное…

— Ну зови сюды посла-то.

Шестник вошел робко и, помолясь, преклонил колена и молвил:

— Буди здрав, государь наш. Челобитная тобе от Пскова.

— Встань. Будь здрав и ты. Прими, Федор Василич, грамоты.

Курицын прочел первой ту грамоту, где псковичи весьма почтительно шлют великому князую благодарность от всей псковской земли за помощь «против немцев поганых» и неожиданно добавляют, прося прощения, что отправили с грамотой не посадника и бояр, а шестника, ибо «страх имели, что новгородцы не пустят на Москву послов псковских».

Услышав это, Иван Васильевич повел бровями и спросил с удивлением:

— Как же вотчина моя посмела так содеять?

— Новгородцы, государь, вельми злы на нас за земли и воды владыки своего Ионы, — ответил шестник, — поимали мы именья и все оброки владычни.

Хотим своими попами управитися, о сем в другой грамоте писано. Челобитна тобе, государь, от всего Пскова…

— Читай, Федор Василич, — сказал великий князь Курицыну, развернувшему другую грамоту.

В грамоте челобитной псковичи просили великого князя, чтобы «пожаловал он свою вотчину Псков: повелел бы богомольцу своему митрополиту Феодосию поставить во Псков епископа отдельно от Новгорода и родом псковича…»

Выслушав грамоту до конца, Иван Васильевич задумался.

— Дело сие великое есть, — молвил он, наконец, — хотим о том с отцом нашим митрополитом гораздо помыслити. Пусть вотчина моя псковская, обсудив все со тщанием, пришлет ко мне своих посадников и бояр для думы.

Отпустив шестника, повелел Иван Васильевич своему дворецкому Даниле Константиновичу угостить посла с честию.

Когда шестник вышел, великий князь усмехнулся и молвил Курицыну: