Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

Напомним ему времена Тохтамыша. Города же и села отдам на разграбление эмира.

— Верно, государь, брось им по жирной кости, как собакам. Хотел сегодня сам упредить тебя: точат они уж кончары, мыслят о смуте. Когда собакам не дашь поступить по-собачьи, у них внутренности перевернутся от злобы, загрызут и хозяина. Бросай же им жирные кости, и можешь бить их палкой: они будут только лизать твои руки…

— Пусть так, — согласился Ахмат, — а казны у меня теперь нет.

Добывать надо. Только опасаюсь крымского хана. Отпал он от нас из зависти.

Сделает Хаджи-Гирей зло и вред нам…

— Неведомо будущее, государь, не только нам, но и ангелам. «Аллах ответил ангелам: — Я знаю то, чего не знаете вы».[182] Будем во всех мечетях молить господа, дабы послал тебе в помощь ангелов своих, ибо сказано:

«Аллах поможет тому, кто полагает на него упование; аллах ведет свои определения к доброму концу…»[183] Во время же битвы читай священные стихи.

Сам джехангир[184] Аксак-Темир[185] читал их семьдесят раз подряд во время боя и одержал победу над румами. Запомни эти волшебные стихи — они пригодятся тебе.

Старый Абайдулла откашлялся и прочел на память:

О могущий ночь в день превратить,
А землю в цветник, —
Мне все трудное легким содей
И помощь пошли!..

Ахмат тотчас же заучил четверостишие, поблагодарил ученого старца и предложил ему вместе совершить четвертую молитву, так как заря совсем уж погасла.

Приближаясь к покоям Хадичэ, хан Ахмат ощутил запах сладостно-душных курений. Он усмехнулся, зная, что предстоит поединок в хитростях с умной и образованной женщиной, но тщеславной и завистливой. Последнее давало Ахмату много преимуществ.

В покое уже горели в розовых и голубых сосудах светильники и свечи, разливая мягкий обманчивый свет. Полуодетая в легкие прозрачные ткани, встретила Хадичэ хана. Даже после юной его Адикэ она казалась еще молодой и прекрасной. Склонясь перед мужем, она произнесла нежным голосом ласковые слова:

— Угасая, исчезла для мира вечерняя заря, и ушло за ней Солнце, а мне эта заря была утренней, и вот Солнце входит в мои покои…

Ахмат нежно взял ее за подбородок. Она прижалась к его руке губами и, поцеловав руку, поцеловала в плечо своего повелителя. Он обнимает ее, и они садятся на мягкие подушки перед низенькими столиками, уставленными блюдами с халвой, баклавой,[186] сосудами с освежающими напитками и с шербетом. Хан заметил еще блюдо, где дымился горячий плов с шафраном, и, взяв его, стал есть. Насытившись, он посадил Хадичэ к себе на колени, лаская и обнимая ее нежное тело.

— Ты прекрасна, — шептал он, — как гурия рая, и аромат из уст твоих, как аромат только что открывшейся розы…

Но Хадичэ, уклоняясь от его поцелуев, произнесла такие стихи:

Когда ты сам творишь в любви обман и ложь,
В глаза возлюбленной, как в зеркало, гляди, —
Ты в них обман ее и хитрости поймешь,
Что под чадрою пьяных ласк она в груди
Таит, как яд, с холодной трезвостью змеи.

Ахмат понял, что это попытка подорвать его веру в Адикэ, и чуть заметно усмехнулся.

— О моя Хадичэ, любимая больше других, — заговорил он ласково, — зачем говоришь ты о коварствах и лжи, когда мое сердце полно тобою? Я задумал великое дело и одной тебе доверяю его сегодня. Другие же только после ухода войск из Сарая узнают о нем. Ты умна и оценишь это.

Глаза Хадичэ загорелись любопытством, и она насторожилась. Нежно прижимаясь к хану, она отдает ему томно свои полуоткрытые губы, и оба они, как пчела мед, нежно сосут сладость поцелуя…

Всю ночь среди ласк и поцелуев выспрашивала Хадичэ мужа о походе на Русь и радостно смеялась, когда обещал он ей самоцветные камни, соболей, шелка и парчу русских князей и бояр, золотую и серебряную утварь…

— Они богаты, но жадны, эти хяуры, — говорил он, — я и мои эмиры раскроем их сундуки. Я привезу тебе новых служанок, не из девок деревенских, а из княжон и боярышень. Гюльчахрэ — ни слова! Она жадна и захочет все захватить, а я тайно, нарушив закон, дам тебе вдвое больше, чем ей…

Взглянув нечаянно в глаза Хадичэ, хан увидел в них хищную радость и в то же время недоверчивую тревогу. Он понял ее.

— А что ты дашь… — сорвалось невольно с ее уст, но она сейчас же замела след своих мыслей, добавив: — Что ты привезешь нашему сыну?..

— Драгоценное оружие, — молвил хан, закрывая глаза, чтобы она не догадалась, что он понял, о ком она хотела спросить…

Он притворился усталым и продолжал:

— Смотри, уж светает, и я не хочу, чтобы азан застал меня здесь неготовым к утренней молитве…

Но она не отпустила его, пока он снова не испил ее ласк, выведывая у него, когда выступают войска. Он понял и это и нарочно удлинил срок на месяц.

Выходя из покоя Хадичэ, Ахмат вдруг опять почувствовал тревогу за Адикэ и, вспомнив стихи, беззвучно прошептал:

— О трезвая, холодная змея!..