Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

Голос у старца мягкий, ласковый, западающий в сердце — век бы его слушал. Глаза его серые, с солнечной искрой, всегда словно посмеиваются, под седыми лохматыми бровями смотрят то мудро и чуть печально, то по-детски радостно.

Каждый день ходят к нему княжичи с Илейкой и Васюком слушать сказки, басни забавные, бывальщины разные да старины грозные и страшные. Страшней же всех сказов о стародавних временах сказ был о боге Велесе,[75] о жреце его Радуге и о девке слепой.

— Соколики милаи, — начал свой сказ старец, сидя с княжичами на лавочке под цветущей вишенкой, что у самых дверей его келейки, — слушайте, милаи. Туточка вот, в самом граде Ростове, старики мне, еще отроку, баили, дуб стоял. Велик дуб был, один за семь дубов сошел бы, а рядом с ним — капище.[76] Туточко есть две деревни: одна — «Поклоны», и в ней такой же дуб рос, а дубам тем поклонялись и дары приносили; другая деревня — «Анделово», а ране того там «Велесово дворище» было. На дворище ж том еще Володимерь, великой князь киевский, повелел воздвигнуть бога Велеса, из многих дубов резанного, с позлащенной главой. Идол сей вдвое выше был капища. Когда же солнце ввечеру садилось, глава Белеса позлащенная как в огне горела, и видно было ее из града Ростовского…

— Как же могло так быть? — заговорил вдруг Илейка. — Как же мог Володимерь святой идолов ставить? Запамятовал ты, отче…

— Ан не запамятовал! Володимерь-то тогда во язычестве еще был, свету христианского не узрил…

Илейка что-то еще сказать хотел, да княжичи оба руками на него замахали, а старец Агапий продолжал:

— И князь ростовский во язычестве был, и вот что от бога бесовского случилось в Ростове. Нача вдруг озеро выть, и так выло, что и в ночи не давало людям спати две седьмицы. Как ночь, так и почнет шумети: вначале как бы шестеро абы семеро молотят на нем, а после протяжно так застучит, застучит и голосно завоет. До самого до света воет, а над капищем Велеса звезда хвостатая стоит, и оттого страху еще более. За сим извергло озеро рыбину, большенную, аки кит, который пророка Иону поглотил, и была та рыбина мертвой. Полтора сорока народу, опутав ее веревкой, приволокли на княжой двор. Потом целую седьмицу старец совсем нагой посередине озера каждый день на ладье ездил, а ночью в глубь водную с ладьей уходил до утра…

Старец Агапий замолчал вдруг, словно увидел сам что-то страшное и непонятное. Дрожь пробежала по спине княжича Ивана, а Юрий, Илейка и Васюк замерли.

— Остров потом показался на озере, — заговорил вполголоса старец, — а на острове-то терем, а в терему девка слепая. Из терему днем она выходит, садится на косматого льва и по острову ездит, а от сего тишина кругом тихая, листочек — и тот не прошумит, ветерок — и тот дохнуть не смеет.

Люди же на все глядят, словно каменные, шевельнуться не могут от страху, — шепотом закончил отец Агапий и вдруг вскрикнул так, что испугались все. — Тут как загремит враз, загрохочет в небе, и стрела громовая, огненная, прямо в капище Велесово угодила! — продолжал старец громко и взволнованно. — Запылало, занялось все капище, а из него идол Велеса, самоцветами многими украшенный, сам, как живой, вышел, идет на восток вдоль берега озера, а вода пред ним, как в котле кипит, и рыба в нем варится, а волной ее вверх выкидывает, а по берегу-то все жилье человечье горит в пламени: и хоромы, и хлевы, и закуты, и все, что от дерева изделано. Все горит, скот ревом ревет, а люди всё еще шевельнуться не могут.

Смолк старец Агапий, словно засмотрелся на страшное зрелище, молчали испуганно княжичи и дядьки их.

— Жрец-то Велесов, Радуга, — тихо добавил старец, — пал тут пред идолом и молит его: «Нейди дальше!» Белес же исполнися гнева и опали жрецу все власы, и вдруг глава у Радуги стала песьей…

Смолк опять старец, только губы сухие его меж усов и бороды шевелятся, шепчут что-то неслышно, а сам он глядит куда-то в даль неведомую. Боязней оттого Ивану и непонятно все…

— Сильны беси-то были, — задумчиво сказал Васюк и перекрестился. — Слава богу, от святого креста да от ладана совсем ослабли, а от молитвы во прах расточаются. Все же силен еще бес-то: и горы качает, а людьми, что вениками, трясет.

— Над погаными беси токмо властвуют, — возразил Илейка, — христианам же токмо искушения и прелести деют, а взять крещеную душу не могут, потому у всякого после крещения свой андел-хранитель есть…

Княжичи осмелели, и вдруг вся нечистая сила стала нестрашной, и смеются опять вот глаза у старца Агапия под густыми бровями.

— Нетути, нетути боле, нетути боле силы бесовской, — говорит старец весело, — наш чудотворец Леонтий, первоапостол земли ростовской, разогнал всю нечисть поганую! Сила их токмо в лесах дремучих, да болотах бездонных, и речных омутах. А туточка, где кресты сияют над храмами да почиют мощи угодника божия, нетути, детушки, силы у бесов, нет у них смелости. Тишком ныне беси тут да шепотком все деют, а боле прелестью да хитростью христиан на грехи наводят.

Закрестился вдруг частым крестом старец Агапий, встал поспешно и побрел с посошком на монастырскую пасеку.