Теперь легче ему сидеть — едой, питьем все заняты и на него не глядят со всех сторон. Все же истома какая-то томит его. Смотрит он на князя Бориса и на княгиню его, что одни в золотых венцах сидят, а отец и мать без венцов, как и все прочие. Обидно ему, и вдруг вспоминается бабка, Софья Витовтовна, и смутно, но радостно мысли его складываются, что бабка и без золотого венца была бы тут царицей, может боле, чем сам царь Борис Александрович. Вздохнул он легче, а из уст шепотом сами слова вырвались:
— Милая бабунька, где ты теперь?!
Глава 3. Тверское житье
В день Варвары, декабря четвертого, ударили сразу морозы. Илейка с утра еще обещал княжичам в этот день ледяные горы устроить. Далеко за полдень, когда все уж проснулись от послеобеденного сна, в покой княгини Марьи Ярославны зашли Илейка и Васюк.
— Вишь, как прихватило, — указывал Илейка на слюдяные окна, — снежную гору и полить не поспешь, как вода на ей смерзнет. Враз садись на санки и кати! С ночи еще кругом в бору-то с громом великим, бают, во какие сосны до корня лопались…
Княжичи, сидя у матери в ее жарко натопленных покоях, где был маленький Андрейка и Дуняхин Никишка, едят сладкие маковники с миндальным молоком по случаю рождественского поста. Илейка же и Васюк стоят у дверей и, поглядывая на Василия Васильевича, который сидит тут же на пристенной скамье, ждут, отпустит он или не отпустит Ивана.
Великий князь молчит, но княгиня беспокоится, мороза боится.
— Куды в мороз такой знобиться? — говорит с опаской Марья Ярославна. — Не зря бают-то: «Трещит Варюха — береги нос да ухо». Вишь, вон в окна-то от инея и свету божьего не видать…
— Зато, государыня, Варвара-то от ночи украла, ко дню притачала, — торопится что-то доказать Илейка, но его перебивает Иван.
— Матунька, — упрашивает он, — мы тулупчики наденем, а малахаями уши прикроем…
— А нос? — смеясь, спросил Василий Васильевич.
— А носы-то мы, тата, снегом оттирать будем, — весело ответил Иван, — мы ненадолго…
— А ты, государыня, не опасайся, — степенно заявляет Васюк, — ветру-то днесь ни на столько нетути, а без ветру мороз и дите не одолеет, право слово…
Марья Ярославна колеблется, Иван с нее глаз не спускает, а в мыслях весь уж на дворе, где давно и Данилка и Дарьюшка с лопатами ждут.
— Да вить и Марьюшку отпускают, — не выдерживает он, — мамка Арина ее на двор поведет…
Дверь распахивается, и в покои, опережая мамку Арину, радостно вбегает Марьюшка в собольей шубке и в теплом платочке поверх собольей же шапочки.
— Ну вот и сношенька милая, — улыбаясь, ласково встречает девочку Марья Ярославна, — легка ты на помине, доченька.
Но вместе с мамкой вошел и дворецкий князя Бориса и, поклонясь Василию Васильевичу и Марье Ярославне, сказал:
— Будьте здравы, государь и государыня!
Князь Василий встрепенулся и, заволновавшись, глухо спросил:
— Али вести какие есть?
— Есть, государь. Кличет наш князь тобя, государь, на думу к собе в опочивальню…
— Какие вести-то?
— О князе Василье Ярославиче добрые вести. Из Ржевы прискакали два конника, от наместника посланы…
— Слава те, господи! — радостно перекрестилась Марья Ярославна. — Храни, господь, брата моего…
Марьюшка подбежала к Ивану и, схватив его за руку, быстро заговорила:
— У меня есть саночки. Гости наши мне привезли, а полозья у них железные! Будем с тобой кататься вместе…
— А, поди, тяжелые они? — спросил о любопытством Иван.
— Что ты, — засмеялась Марьюшка, — легонькие, как перышко…
— Иване, — окликнул сына Василий Васильевич, — проводи меня к брату моему…
Лицо Ивана омрачилось.
— Пусти его, Васенька, — вступилась Марья Ярославна, — пущай порезвится малость, отрок еще млад.
Василий Васильевич ответил не сразу. Хотелось ему помощником сына скорей сделать себе, но и жаль было детских забав лишать.
— Пущай то ведает, — все же сказал он строго, — что государи не токмо весело, но и трудно живут.
Но, почувствовав в наступившем молчании печаль и недовольство, прибавил мягко:
— Идем, Иване. Вборзе отпущу тобя и будешь в игры играти.
— Я те, княжич, другую горку изделаю, — быстро вставил Васюк, — а поливать сам будешь…
Василий Васильевич рассмеялся и весело молвил:
— Ишь, старый, что малый! Обоим занятно. Да яз бы и сам на санках-то покатался…
В опочивальне князя Бориса Александровича, куда, досадливо хмурясь, ввел отца княжич Иван, кроме самого великого князя тверского, был один из любимых его воевод, молодой Лев Измайлов, боярский сын, да постоянный советник его боярин Александр Андреевич Садык.
— Брат мой, — радостно сказал Борис Александрович, подымаясь навстречу Василию Васильевичу, — вести добрые! Садись рядом со мной, будем думу думать вместе. Может, ты хочешь из воевод своих позвать кого? Надобно нам замысел ратный некий дерзко и борзо свершить. От меня будет воевода Лев Измайлов, от тобя кто?
— Ежели из воевод моих нужен храбр да сметлив, — ответил Василий Васильевич, садясь рядом с князем тверским, — то вели покликать Плещеева Андрей Михайлыча. Здесь он, при дворе моем. Ты же пока сказывай, что о шурине моем ведаешь.