На другой день, хорошо выспавшись после обеда, принимал великий князь знаменитого итальянского зодчего запросто, как своего боярина или воеводу. На приеме были только великий князь Иван Иванович и дьяк Курицын, который во всех делах, больших и малых, был слугой, другом и советником государя.
Фиораванти своей внешностью, особенно своим почтительным, но исполненным достоинства поведением произвел на Ивана Васильевича самое благоприятное впечатление.
После обычных приветствий великий князь спросил:
— Скажи, как тобя по имени величать, дабы сие, по обычаю вашему фряжскому, тобе не обидно было? Жалую яз и чту разумеющих науки разные и хитрости всякие в рукоделиях.
— Из роду яз, государь, — перевел Курицын ответ мастера, — Фиораванти, по прозвищу Аристотель, а зови меня просто по имени: маэстро Альберта.
— Сказывай, маэстро Альберта, — молвил великий князь, — что разумеешь о падении Успенья-то? Да садись тут вот — прием у меня не посольский, а дела, которые яз с тобой не един день делать буду.
Фиораванти, поклонившись, сел на указанное место, достал бумагу и тонкий уголек, которым писал вместо пера. Быстро начертил он план рухнувшего собора и, сделав расчеты стен его, столбов и сводов, Фиораванти сказал великому князю, что северная стена не выдержала тяжести сводов…
— Тонка, бают, стена-то была, — заметил Иван Васильевич.
— Не в сем дело, государь, — перевел толмач слова маэстро Альберти, — кирпич был мерой не полон, да и обожжен плохо, нужной крепости в нем не было. Глину для кирпича надо лучшую сыскать и обжигать лучше. Сие укажу яз. Укажу и как известь надлежаще растворять надобно, кирпич чтобы крепче вязала. А своды и стены надо железом крепить.
Иван Васильевич увлекся беседой, о многом в строительстве у Фиораванти выспрашивал и весьма доволен остался собеседником. Итальянский зодчий, видя такое внимание государя и будучи сам весьма поощрен, разгорячился страстью к делу своему и продолжал:
— Зодчие московские Кривцов и Мышкин — добрые мастера. Разумеют красоту строительству и меру частей строительства. Беда их токмо в том, что дробность камня, кирпича да извести ранее кладки не проверили. Белый камень, из которого своды клали, не тверд, как и кирпич ваш. Вместо сего белого камня сыскать надобно плитняковый камень. Он тверже намного и в сводах держится лучше…
— Радостно мне, — прерывая маэстро, воскликнул Иван Васильевич, — что мастера наши красоту строительства разумеют! Вот яз и хочу, маэстро Альберти, дабы ты, прилагая всю науку и хитрость строительства, красоту храму придал бы нашу, русскую…
— Я сам, государь, — продолжал маэстро, — хочу строить тобе церкви не фряжские, а русские. Я токмо пути к сему еще не нашел, а ты, любя и разумея строительство, помоги мне…
— Угре же отъезжай, маэстро Альберти, в Володимир Суздальский. Погляди там Золотые ворота, погляди собор Успенья, Пречистой Богородицы и собор святого Димитрия. Сие откроет тобе глаза на русское зодчество.
Фиораванти быстро встал и поклонился:
— Весь я в твоей воле, государь, и не токмо по долгу своему, но пуще по охоте своей. Влечет мя сие великое дело.
На другой день маэстро Альберти в сопровождении подьячего, толмача, небольшой стражи и слуг выехал во Владимир Суздальский, где ему отведены были покои в хоромах наместника великого князя.
В Москве Фиораванти оставил сына своего Андрея да ученика, именем Петр. Они в тот же день стали разбивать таранами уцелевшие стены, столбы и врата рухнувшего храма, которые с грохотом и пылью великой осыпались, привлекая любопытных прохожих. Многие же нарочито на это смотреть приходили. Бывали на строительстве великие князья, любуясь ловкостью, с которой русские рабочие под руководством итальянцев рушили столбы и расчищали место от мусора. Ездили великие князья и за Андроньев монастырь, где, по наказу маэстро Альберти, русские зодчие нашли уже глину нужной добротности, начали добывать ее из оврага и стали под руководством сына Фиораванти класть печи. Все это должно было в готовности быть к приезду маэстро, который сам укажет, какой раствор для кирпича разводить, как месить, какую форму и размер придать кирпичу и как его обжигать.
Все это весьма радовало великого князя, и он, довольный, твердил всем:
— Ныне вполне яз веровать зачинаю, что не токмо церкви каменные строить будем, а весь град наш каменный сотворим!..
К двадцать восьмому мая, когда родилась великому князю вторая дочь, Феодосья, вернулся из Владимира маэстро Альберти, а из Дикого Поля, из Орды, пришли для Москвы радостные вести.
Случилось это среди ночи, когда ждали родов у Софьи Фоминичны, и великий князь, хотя и спокоен был, все же не спал. Лежал в опочивальне своей, не раздеваясь…
Вдруг, постучав, кто-то быстро вошел к нему вместе с дворецким Данилой Константиновичем.
— Родила? — спросил Иван Васильевич без той тревоги, от которой когда-то дрожал весь при рождении сына от юной своей Марьюшки. — Сын или дочь?
— Сие яз, государь, — услышал он в ответ голос дьяка Курицына. — Весть об Орде от Даниара-царевича.