Рассказ Курицына был весьма любопытен и вызвал много расспросов. Сначала он доложил про договор с королем Матвеем угорским о дружбе и о взаимопомощи в военных делах согласно воле государя московского. Потом Курицын насмешил всех ловкостью папы Иннокентия, который на крестовый поход против султана Баязета деньги собирает, а у самого Баязета вымогает немалую дань за охрану его престола от посягательства сводного брата султана, живущего в Риме. Пересказывал потом Курицын много злых насмешек и шуток римских о многоженстве и многочадии «святого» отца.
В конце беседы, ставшей весьма оживленной, большую радость вызвало сообщение Курицына о желании султана быть в дружбе с Москвой.
— Токмо бы папа ему в сем не помешал, — сказал кто-то из бояр, — ишь, папа-то каков: и жнец, и швец, и на дуде игрец.
— На все руки стервец! — воскликнул дьяк Майко.
— А женки вот и девки его самого обыграли, — заметил князь Патрикеев, — через сети их, может, султан-то и сам папе, Бог даст, руки свяжет.
— И без женок султан папу обыграет, как ему надобно, — сказал Курицын. — Присмирел папа-то. Денег у него нет, а детей по всему Рыму, яко икры наметал. Подарил ему копье, которым якобы языческие воины Христа под ребро ударили. Найдет он и еще, чем папу ублаготворить, сумеет в дружбе с папой быть. Хитер и умен Баязет-то…
— И яз так мыслю, — сказал Иван Васильевич и отпустил всех, кроме дьяков.
— Идите с Богом, воеводы, — добавил он. — Надо мне с дьяками ответы составить королю Матвею и султану.
Когда гости все вышли, государь обратился к дворецкому со словами:
— А ты, Петр Василич, прикажи слугам у окна стол нам собрать, к свету солнечному поближе. Пива немецкого да меду сладкого подать вели и холодных закусок и заедок разных. Да пока никого, опричь вестников, не допущать. Иди с Богом, Саввушка тобе в помочь будет. Пошли-ка его за Димитрием Володимирычем да за князем Семеном Борисычем Бороздиным, дабы вместе борзо пришли.
Дворецкий ушел, но вскоре вернулся и доложил государю:
— Боярин-то Ховрин здесь, в хоромах твоих, по делам своим, а Саввушка токмо за князем Бороздиным погнал верхом в хоромы его. Вборзе с князем сюды воротится.
— Добре, — сказал великий князь. — Вели уж меды да пиво подать на стол.
Когда подавали слуги напитки, пришел Ховрин, а немного погодя кто-то торопливо постучал в дверь, и Саввушка, наполовину отворив ее, впустил князя Бороздина.
— Добрый день, государь, — сказал князь, кланяясь государю и всем прочим. — По зову твоему.
— Добре. Садись за стол. Дело у меня есть до тобя, княже.
— Слушаю. Приказывай.
— Надобно к хану крымскому Менглы-Гирею борзо отъехать. Да ты садись за стол-то. Подорожников вместе выпьем. Дело-то в том, что дьяк наш Федор Василич благополучно воротился на Москву тщанием и заботами хана Менглы-Гирея. Немало и казны исхарчил хан-то, когда просил турских пашей печаловаться перед султаном за Федора Василича.
— А сколь исхарчил-то? — спросил Ховрин. — У турок запрос всегда велик.
— За Федора Василича никакой запрос нам не велик, — проговорил великий князь, — торговаться не будем. Ты, Димитрий Володимирыч, спроси у Федора Василича, сколь хан-то просит, и отпусти золотом Семену Борисычу, а он Менглы-Гирею деньги с моей грамотой передаст.
Обратясь к дьяку Майко, государь продолжал: — А ты, Андрей Федорыч, так хану напиши:
«Благодарю, брат мой, за твою мне великую услугу и возмещаю протори твои. И впредь так же за все послуги твои сторицею жаловать буду. Брат твой, великий князь Иван».
Вошел дворецкий с татарином и молвил:
— От царевича Данияра. Вестник, Разумеет по-русски.
— Будь здрав, государь! — падая ниц, воскликнул вестник.
— Встань и повестуй.
Татарин вскочил и, поклонившись три раза по-восточному, сказал:
— Царевич Данияр, да хранит его Аллах, повестует: «Светлый государь мой! Прошу твоей милости, лекарь государыни твоей, Антон-немец, дал больному сыну моему Каракуче зелья, после которого напали на него лютые корчи и вборзе он в непереносных муках преставился. Яз поимал злодея лекаря и заковал. Прошу твоей милости».
Иван Иванович побледнел, а Иван Васильевич грозно сдвинул брови и сурово сказал вестнику:
— Передай царевичу мой ответ: «Выдаю немца головой на всю твою волю, царевич Данияр, друг и брат мой любимый».
Никто ничего не возразил против решения государя, но все были взволнованы.
Вестник ушел и вскоре возвратился снова с ответом царевича:
— «Целую руки твои, великий государь. Да благословит тобя Аллах, утолил ты боль души моей и сердца…»
А через час сообщил государям дворецкий, что царевич Данияр своими руками, как овцу, зарезал ножом под мостом на Яузе лекаря-немца.
Вскоре через дворецкого Петра Васильевича пришли новые вести, что казнь эта всполошила всех иноземцев.
— Сам маэстро Альберти собирается тайно бежать из Москвы, — добавил он.
Иван Васильевич грозно сверкнул глазами и крикнул:
— Взять немедля маэстро Альберти за приставы, но держать в его же хоромах вместе со всем семейством.