Иван III — государь всея Руси. Книги 4,5

— Прирежь им землицы-то. Дай еще по селишку какому, деревеньку одну-другую, а может, и град некий…

— Матушка! — твердо молвил Иван Васильевич. — Забыла ты волю отца моего, своего мужа, который все сам приказал нам в духовной своей. Братьями же много в рати новгородской граблено, много полона взято. Мало сего для их жадности? Еще им всякий раз кое-что от добычи и от подарков давать буду. Земли же им ни пяди ни дам, не оторву от государства. Во всем же прочем по воле твоей обиды им не будет…

Наступило молчание. Марья Ярославна переволновалась и стала спокойнее. Отерла слезы и поднялась со скамьи. Подошла к великому князю, взяла его за руки и, глядя с мольбой в глазах, попросила:

— Иване, не обижай ты их. Ну, а что можно дать, что не можно, тобе видней. Государь ты. Молю токмо: не обижай.

Обняв сына, она добавила:

— Пообедай днесь со мной и братьями в мире и ласке. Уважь матери. Яз пришлю за тобой Данилушку.

В дверях старая княгиня задержалась и, обернувшись к сыну, горячо воскликнула:

— Не мысли, Иванушка, злом-то на них. Не содеют они тобе худого, верны тобе…

Иван Васильевич насмешливо улыбнулся.

— Верить-то верю им, матушка, — с горечью молвил он, — да Бога молю: «Верую, Господи, помози моему неверию».

В четверг, декабря двенадцатого, приказал Иван Васильевич быть у себя после раннего завтрака дьякам Бородатому и Курицыну. Завтракал великий князь вместе с Ванюшенькой. Заметил он еще раньше, на обеде у матери, как сын его явно жалел дядей. Посему решил он разъяснить ему суть дел своих семейных, как наследнику и соправителю.

— Помни, сыне мой, — заговорил Иван Васильевич за трапезой, — что со мной у тобя все едино, токмо мы с тобой князи московские. Все же прочие князи — завистники наши и тайные вороги. Будь даже они дяди или братья единоутробные, все они от корысти и зависти обессилить Москву хотят, а нас со стола великокняжеского вон согнать.

Княжич Иван, широко открыв глаза, перестал есть и со страхом поглядел на отца…

— Пошто ж бабунька за них стоит? — спросил он растерянно.

— Бабунька твоя, — молвил великий князь, — дел не разумея, как и ты вот, по доброте своей им норовит. Ты же лишь отцу верь и ведай: братья мои против нас с тобой. Они Москву у нас отнять хотят, как Шемяка у деда твоего отымал и со злобы ослепил его. Ты у бабки о сем разведай, пусть она скажет тобе, сколь ей и нам, тогда еще детям, слез и муки было…

— Как же сие можно? — взволнованно прошептал княжич. — Бабунька сказывает, братья тобе верой-правдой служат…

Иван Васильевич не ответил сыну на эти вопросы, но, помолчав, продолжал:

— О том, что днесь услышишь от меня и дьяков моих, никому не сказывай, дабы нам с тобой худа не было…

Опять помолчал великий князь и добавил:

— После завтраку по приказу моему приедут сюда дьяки. Ты же слушай и разумей, ибо скажут они, какое зло мыслят братья мои против нас…

В дверь постучали. Дворецкий Данила Константинович ввел к великому князю дьяков — старика Бородатого и Курицына.

Помолясь на образа и поздоровавшись с государем, дьяки сели на указанное им место.

Помолчав, великий князь молвил с легким волнением:

— Ныне хочу яз, дабы и сын мой и соправитель в делах наших разумение имел. Сказывайте при нем, какое зло против нас тайно мыслят новгородцы и как братья мои им норовят…

Первым поднялся с места старик Степан Тимофеевич. Государь знаком повелел ему докладывать сидя и добавил:

— Думу яз думаю, с вами, а не послов принимаю.

— Доведу тобе, государь, — начал Бородатый, усаживаясь на свое место, — что неспроста со владыкой Феофилом такие два посадника пришли, как Лестар Самсоныч да Лука Федорыч. Из Господы же новгородской тоже бояр много, и посадники старые, и тысяцкие. Обоз с дарами не токмо тобе и митрополиту, а и братьям твоим пришел. Повестили меня о том доброхоты наши новгородские, из тех, что во владычном поезде есть.

— Что ж тобе ведомо? — нетерпеливо спросил великий князь, недовольный длинной речью.

— Главные посадники, государь, — продолжал дьяк, — были тайно у братьев твоих, ласкали, дарили их, особенно князя Андрея большого, дабы против тебя опору Новугороду найтить. Ведает Господа про корысть их и зависть к тобе…

— А братья? — перебил дьяка Иван Васильевич.

— Дары принимали с радостью, чтили новгородцев вельми, особливо князь Андрей. Были у братьев твоих и монахи некои от ближних владыки Феофила, а пошто — мне не ведомо, но мыслю — сговор против тобя…

Иван Васильевич быстро обернулся к сыну и спросил:

— Разумеешь, что дьяк-то баит?

— Разумею, государь-батюшка, — с трепетом ответил княжич, — зла хотят нам новгородцы-то, братья же твои…

Княжич оборвал речь, не смея сказать, что хотел.

— А братья мои сему злу, — резко продолжил великий князь, — опору дают…

— Истинно так, государь, — подхватил дьяк Курицын. — Зло же сие велико. Яз вести имею. Ахмат с королем Казимиром тайно ссылается, а Господа на польского круля поглядывает…

— Разумей, сын мой, — снова обратился великий князь к своему юному соправителю, — и хоша млад ты, а разумение у тобя, мыслю, есть.

— Яз все уразумел, государь-батюшка. — Что тобе во зло, то и мне во зло.