— Лягаться вдруг начнет конь-то, — хрипло произнес он вслух, — а яз еще не готов…
Дверь в его покой быстро отворилась, и вошла к нему Марьюшка с пятилетним Ванюшенькой и юной золовкой своей Аннушкой.
— Иванушка, — обнимая мужа, весело заговорила Марьюшка, — а мы хотим по ягоды. Земляники, бают, страсть сколько! Мы с матушкой, с Аннушкой и со всеми сенными девками поедем в заповедную рощу…
В дверях показалась Марья Ярославна.
— Будь здрав, сыночек.
Иван Васильевич встал навстречу матери и поцеловал ее.
— Будь здрава, матушка!
Марья Ярославна и в темном вдовьем наряде, несмотря на сорок пять лет, казалась моложе и была еще красива, только темные глаза ее застыли в печали и даже улыбка не оживляла лица, а сама становилась печальной.
— Вот молодые-то закружили меня, старуху, и яз с ними еду…
Она помолчала, внимательно посмотрев на сына, и добавила:
— Ну, Марьюшка, иди собирай все! Спеши, — к ужину воротиться надобно.
Отпущает муж-то?
— Поезжайте, матушка, поезжайте, — молвил Иван Васильевич ласково, — а яз малость един тут побуду…
Марьюшка порывисто обняла и поцеловала мужа, а он, схватив на руки Ванюшеньку, стал целовать сына…
— Тату, — отбивался тот, — хочу по ягоды, пусти, тату…
Когда все вышли, поднялась и Марья Ярославна. Подойдя к сыну, она нежно положила руку на его голову:
— Что с тобой, Иванушка?..
Иван крепко прижал ее руку к лицу своему.
— Тяжко мне, матушка, тяжко! Один яз остался против всех ворогов, и своих и чужеземных. Как волки, все круг меня зубами щелкают, хоть и по кустам прячутся…
— Ништо, сыночек милой, ништо. Бог-то, как бабка нам баила, за Москву постоит. Да и рука у тобя, сыночек, жильная, железная рука, и разумом господь не обидел…
Иван глубоко и облегченно вздохнул от ласки матери и вдруг улыбнулся:
— Истинно, истинно, матушка. Вывезу, бог даст, воз сей тяжкий, вывезу на самую высокую гору!..
Он горячо поцеловал руку матери и стал ходить по горнице.
— Матушка, а сколь годков сестре Аннушке? — спросил он, останавливаясь. — Яз о Рязани мыслю… Пятнадцатый, ей уж пора из княжон и в княгини. Отец еще о сем мысли имел. Утре зайди-ка ко мне в покой после обеда. Подумаем о свадьбе-то…
Как-то, недели через две, во время завтрака, когда великий князь беседу вел с Юрием об устроении полков, постучав в дверь покоев, вошел дьяк Бородатый, только что вернувшийся из Пскова.
— Будь здрав, государь, и ты, княже Юрий Василич, — молвил он весело, кланяясь обоим братьям.
— Вижу, вижу уж, — улыбнулся Иван Васильевич, — добрые вести привез…
Он приблизился к дьяку, обнял его и поцеловал.
— Ну, будь здрав и ты. Садись и сказывай…
— Добрые вести, государь, — ответил Бородатый, — совсем смирились псковичи. Немцы нам в сем помогли: воюют исады[174]
псковские, жгут избы и полон берут, а новгородцы не шлют Пскову никакой помочи.— Добре, добре, — усмехнулся Иван Васильевич. — Москва им поможет, а новгородцы-то локти потом кусать будут. К нашей выгоде сие складывается!..
Великий князь рассмеялся и спросил весело:
— А как с грамотой челобитной?
— Грамота при мне, государь, — ответил Бородатый, — и боярин их Офросим Максимыч со мной прибыл. Написали, как яз им сказывал — всё по воле твоей. В передней твоей боярин ждет с дьяками и слугами. Выйдешь ты к ним, государь, сей часец или в иное время позовешь?
— Зови его сюды с дьяками, но без слуг, — распорядился Иван Васильевич.
Бородатый вышел, а государь сказал брату:
— Видишь, Юрий, как яз время веду, все мир оберегаю, дабы ты с подготовкой похода управился.
— Иване, стал яз разуметь, — сказал Юрий, улыбаясь, — что на государствовании, как и на поле, воевать приходится…
Низко кланяясь, вошел в горницу крепкий бородатый старик, боярин Офросим Максимович, с двумя дьяками. Помолившись и поздоровавшись с государем, который принял послов ласково, боярин велел своему дьяку читать челобитную грамоту.
Просили псковичи утвердить на псковском столе князя Ивана Александровича Звенигородского, «который князь Пскову люб» и который уж, после избрания его на вече, прибыл апреля десятого во Псков.
Иван Васильевич челобитье принял и князя утвердил.
Земным поклоном поблагодарил Офросим Максимович великого князя от лица всей псковской его вотчины и потом добавил:
— Еще, государь, бьет челом тобе псковска твоя вотчина: помоги нам немцев побороть, — пустошат и жгут, окаянные, многие исады наши, полон берут. Новгородцы же на мольбы наши не дают нам помочи…
Опять усмехнулся чуть заметно Иван Васильевич и, перебив речь посла, молвил:
— Ведаю о сем и, радея вотчине моей, отослал яз июня восьмого в помочь вам воеводу своего, князя Федора Юрьича Шуйского. Чаю, уж пригнал он с полком своим ко Пскову…
Поклонились низко послы псковские и, позвав слуг своих, стали дары подносить великому князю. Иван Васильевич принял милостиво подарки псковские и, обратясь к брату, молвил:
— Юрий и ты, Степан Тимофеич, ведите гостей в трапезную, угостите их с честию. Яз же погодя немного приду. Извести меня ближе к концу обеда.
В дверях мелькнул стремянный великого князя Саввушка. Иван Васильевич поманил его пальцем и, когда все вышли, приказал ему: